Стояла ясная, студеная ночь, освещенная четвертушкой луны. Это давало достаточно света, чтобы осмотреться вокруг. Время для побега не хуже любого другого. Обмотав вокруг головы шарф, чтобы не мерзли уши, он зашагал вперед по снегу.
Вскоре он разглядел на земле следы санных полозьев, и его сердце радостно забилось. Ну конечно! Дважды в неделю в избушку привозили на санях еду и прочие припасы. Вопрос: откуда? Из ближайшего города или деревни. Надо только идти по следу, который и выведет его из леса.
Он бросился по следу бегом, сгорая от желания заорать во все горло от облегчения — свобода! Он бежал минут пять, потом, начав задыхаться, перешел на шаг. Легкие заглатывали ледяной воздух, холод жег горло и ноздри. Он продолжал тащиться вперед по нескончаемому лесу. Лунный свет мелькал между облепленными снегом разлапистыми высокими елями. Какая стояла тишина! Было тихо и морозно. Лес был красив, но эта красота несла с собой смерть.
Он услышал отдаленный вой волков, и ледяной ужас охватил его, сковав кровь в жилах. В его мозгу стали всплывать видения, основанные на страшных историях, прочтенных в детстве. Историях о пионерах дикого Запада, преследуемых волками, медведями и индейцами. Ник был на диком востоке, где не могло быть индейцев, но волки-то были! Было еще не поздно повернуть назад. Но он продолжал идти. Он перевязал шарф так, чтобы ему закрывало рот и нос, и продолжал идти…
Его нашли на следующее утро в бессознательном состоянии, лежавшего в снегу и замерзшего почти до смерти. Он успел уйти на три мили от избушки. Его вернули обратно, и Родион стал выхаживать его горячим бульоном.
— Ты оказался большим дураком, Коля, — ворчал этот русский медведь. — Едва не помер. Мы знали, что рано или поздно ты попытаешься драпануть, но это же бесполезно. Понимаешь? Абсолютно бесполезно.
Ник онемело кивнул. Он убедился в этом, выбрав для проверки самый тяжелый способ.
И все же он попытался.
Он понял, что что-то случилось, когда появились новые надзиратели.
Его заперли в его маленькой комнате. Он сидел на постели, грубой крестьянской кровати с толстыми веревками вместо пружин, набитым соломой матрацем, на кровати, на которой он спал уже более полугода. Он прислушивался к голосам за дверью, гадая над тем, что же творится. Вдруг дверь отворилась и вошел Родион.
— Мы покидаем тебя, Коля, — сказал он, подходя к кровати. — Я пришел проститься.
Он протянул руку. Ник встал и пожал ее.
— Что случилось? Почему вы уходите?
— Надеюсь, ты согласишься с тем, что мы с тобой обращались по-людски? По возможности…
— Вы обращались со мной хорошо, но что здесь происходит, черт возьми?
К его удивлению, этот русский медведь обнял его.
— Мы с тобой друзья, Колька. Что бы ни случилось. Мы с тобой друзья, правда?
— На что ты намекаешь? Как это: «Что бы ни случилось»?!
Родион отпустил его и улыбнулся.
— Не бойся, — сказал он.
С этими словами он направился к двери.
— Не бойся? Чего не бояться-то?! — крикнул Ник.
Родион открыл дверь и вышел из комнаты. Ник бросился за ним.
— Родион, ради Бога, ты можешь сказать, что происходит?!
Дверь закрылась, и с внешней стороны задвинули деревянный засов.
Ник забарабанил по двери кулаком, крича:
— Дьявол! Да кто-нибудь может мне сказать?! Эй! Хоть что-нибудь!
Он орал и бился в дверь минуту-две. Затем прекратил. Бесполезно. Он вернулся к кровати и бессильно опустился на нее, вперив взгляд в дощатый пол.
Он гадал, убьют ли его сейчас, и если да, то как?
Ник молил Бога, чтобы все произошло быстро.
В этой одинокой тишине минуло полчаса. Затем ему послышалось ржание лошади. Он вскочил, подошел к двери и приложился к ней ухом.
Кто-то вошел в избу. Звуки шагов стали приближаться к его комнате. Затем отодвинули засов на двери.
Не спуская с нее глаз, Ник отскочил назад.
«Господи! Только не показывай им своего страха! — лихорадочно думал он. — Умри как мужчина. Иначе эти сукины дети будут еще потешаться над твоим телом…»
Когда дверь стала открываться, он попытался представить себе, больно ли получить пулю в сердце…
На пороге появился старик с большой седой бородой и в мохнатой шапке.
— Тебя, что ли, везти в Питер? — проворчал он каким-то крестьянским говорком.
— Что? — смутившись, переспросил Ник.
— Мне заплатили пятьдесят рублей за то, чтобы я отвез в Питер американца. Ты и будешь тот американец?
— Д-да, но… кто тебе заплатил?
Старик пожал плечами:
— Он только сказал, что играл с тобой в эти, как их… Шахматы. Сказал, что найду тебя в дальней комнате.
Ник стал смеяться:
— Ты хочешь сказать, что я свободен?
— Я сказал, что мне уже заплатили. Готов ехать, нет? Сани на дворе.
Испустив крик радости, Ник бросился к старику и крепко обнял его.
— Сейчас все с ума посходили, — проворчал крестьянин. — Как царя не стало, так весь мир тронулся.
— А что с ним случилось?
Старик уставился на него:
— С царем-то? Аль не слыхал?
— Ничего я не слыхал! Что случилось?
— На прошлой неделе в Питере восстание было. Отрекся царь-батюшка наш! Вона как! Говорят, Россия теперь — республика!
Ник только что не упал.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В один из непогожих и дождливых позднемартовских дней 1917 года Ник Флеминг звонил в дверь особняка бывшего великого князя Кирилла и бывшего царского военного министра, гадая, зачем он ему вдруг понадобился? Первые дни после возвращения Ника в Петроград местная пресса уделяла ему определенное внимание, но недолго. Главная тема была иная. После отречения царя от престола журналисты зашлись в форменной антимонархической истерии. Все газетные полосы были отданы под громкие разоблачения государыни императрицы и ее супруга, которые содержались теперь под домашним арестом в их царскосельском дворце. Карикатуры с изображением императрицы, сидящей в ванне, наполненной кровью революционеров, помещались рядом с описаниями диких оргий, якобы происходивших во дворце до революции.
Распутин, изуверским способом умерщвленный в прошлом декабре, изображался теперь не иначе как сексуальный маньяк, который был не только любовником императрицы, но и якобы «совратил» еще и четырех ее дочерей. Избавленная от цензуры пресса просто взбесилась, а весь город кипел ненавистью. Нику неоднократно довелось видеть марширующих по улицам красногвардейцев с красными ленточками на папахах, которые открыто задирали полицию и войска временного правительства. После трех столетий самодержавия Романовых Россия переживала страшный революционный смерч. И омытый дождем дворец бывшего великого князя Кирилла казался Нику уже обреченным.
Дверь ему открыл молодой человек в одежде рабочего, с открытым грязным воротом рубахи под поношенным пиджачком. Ни парика, ни шелковых гетр, ни романтического ощущения благородной старины, которые видел здесь Ник всего семь месяцев назад, не было и в помине.
— Вы американец? — спросил Ника молодой человек тоном если и не хамским, то уж во всяком случае неприветливым.
— Да, — ответил Ник. — Великий князь позвонил мне в гостиницу.
— Великих князей больше нет. Человек, который здесь пока еще живет, зовется гражданином Романовым. Входите, гражданин, только вытрите ноги.
Ник вошел в мраморный холл, снял плащ-дождевик, который одолжил ему Бэд Тернер, и протянул его молодому человеку, которого посчитал, несмотря на его грубость, слугой. Тот кивнул в угол холла:
— Киньте его там вместе с вашим зонтиком.
— Насколько я понял, — сказал Ник, делая то, что ему сказали, — революция вместе с царем свергла и хорошие манеры?
— В новой России больше не будет лакеев. Каждый человек отныне обслуживает себя сам. Семья Романова находится в Красной гостиной.
— Не трудитесь меня провожать, я дорогу знаю.
— Я и не собирался провожать вас, гражданин.
— Я так и думал.