Титан

Петрарка

«Мое живое солнце это»

Двадцать третьего сентября 1534 г. Микеланджело вернулся в Рим, где и оставался до самой смерти. С тех пор как он уехал отсюда, прошел двадцать один год.

Р. Роллан

Поток скорбей, обитель злобы, дикой,
Храм ереси и школа заблуждений,
Источник слез, когда-то Рим великий,
Теперь лишь Вавилон всех прегрешений.

Горнило всех обманов, мрачная тюрьма,
Где гибнет благо, зло произрастает,
Живым — до смерти ад и тьма…

Петрарка

Любую боль, коварство, напасть, гнев
Осилим мы, вооружись любовью.

Микеланджело

Вазари.

Чрезвычайно любил он красоту человеческую, подражая ей своим искусством, прекрасное выбирая в прекрасном…

Кондиви.

…Он любил не только человеческую красоту, но вообще все прекрасное…

Он отыскивал в природе прекрасное, как пчелы мед, и потом пользовался им в своих произведениях.

Надежная опора вдохновенью
Была дана мне с детства в красоте,
Для двух искусств, мой светоч и зерцало.
Кто мнит не так, — отдался заблужденью:
Лишь ею влекся взор мой к высоте,
Она резцом и кистью управляла.
Безудержный и низкопробный люд
Низводит красоту до вожделенья,
Но ввысь летит за нею светлый ум.
Из тлена к божеству не досягнут
Незрячие; и чаять вознесенья
Неизбранным — пустейшая из дум!

Микеланджело

Вазари.

Всех больше любил он, несомненно, молодого римского дворянина Томмазо деи Кавальери, страстно преданного искусству. Микеланджело сделал на картоне его портрет в натуральную величину, свой единственный портрет с натуры, ибо он отвергал натурную живопись, разве что речь шла о людях выдающейся красоты.

Варки.

Когда я встретился в Риме с мессером Томмазо Кавальера, он поразил меня не только своей несравненной красотой, но также и приятностью обхождения, тонким умом и редким душевным благородством; такой человек вполне заслуживал любви и лишь вырастал в ваших глазах при более близком знакомстве.

Томмазо Кавальери — Микеланджело.

Я получил Ваше письмо, которому безмерно обрадовался уже потому, что никак его не ожидал. Не ожидал, ибо не считаю себя достойным получать письма от такого человека, как Вы. Если даже Вам и отзывались обо мне с похвалой и если, как Вы уверяете, Вам понравились мои работы, все же этого недостаточно, чтобы человек, обладающий Вашим гением, гением, которому в наше время нет равного на земле, писал юноше, делающему лишь первые шаги и совершенно еще невежественному. Но, я знаю, Вы не можете лгать. Что же до Вашего расположения ко мне, я верю, более того — я убежден, что в Вас говорит любовь человека, который есть само олицетворение искусства, ко всем людям, кои посвятили себя искусству и истинно любят его. Я принадлежу к их числу и в ревности своей к искусству могу поспорить с кем угодно. Можете не сомневаться в моих чувствах к Вам: никого я так не любил и ничьей дружбы не желал так, как Вашей. Я надеюсь, что смогу быть Вам при случае полезен, и вверяю себя Вашей дружбе.

Навеки Ваш, преданный Вам —

Томмазо Кавальери

Я стал себе дороже, чем бывало,
С тех пор, как ты — здесь, на сердце моем;
Так мрамор, обработанный резцом,
Ценней куска, что дал ему начало.

Лист, где искусство образ начертало,
Неравночтим с тряпицей иль клочком:
Так и моя мишень твоим челом
Означена, — и горд я тем немало.

Я прохожу бестрепетно везде,
Как тот, кого в пути вооруженье
Иль талисман от напастей хранит;

Я не подвластен пламени, воде,
Твоим гербом слепцам дарую зренье,
Своей слюной уничтожаю яд.

*

Вот так же, как чернила, карандаш
Таят стиль низкий, средний и высокий,
А мрамор — образ мощный иль убогий,
Под стать тому, что может гений наш, —