Свидетельствую вам свое почтение.
Вазари.
Уже закончил Микельаньоло свое произведение больше чем на три четверти, когда явился взглянуть на него папа Павел; вместе с ним пришел в капеллу мессер Биаджо да Чезена, церемониймейстер, человек придирчивый, который на вопрос, как он находит это произведение, ответил: «Полное бесстыдство — изображать в месте столь священном столько голых людей, которые, не стыдясь, показывают свои срамные части; такое, произведение годится для бань и кабаков, а не для папской капеллы». Не понравилось это Микельаньоло, который, желая ему отомстить, как только он ушел, изобразил его, списав с натуры, в аду, в виде Ми носа, с большой змеей, обвившейся вокруг его ног, среди кучи дьяволов. Сколько ни просил мессер Биаджо папу и Микельаньоло уничтожить это изображение, последний сохранил его для памяти об этом, так что и сейчас можно его видеть.
Биаджо пожаловался папе. Но Павел III поднял его на смех. «Если бы Микеланджело поместил тебя хотя бы в чистилище, я бы еще постарался тебя вызволить, — сказал папа, — но он запрятал тебя в ад, а там я бессилен — из ада нет спасения».
Резь, лихорадка, боль зубов и глаз.
Вазари.
Случилось ему в это время упасть с немалой высоты, с подмостков, и разбил себе он ногу, но от боли и гнева не позволял никому лечить. Тогда был еще в живых маэстро Баччо Ронтини, флорентинец, друг его, медик искусный и очень ценивший талант Микельаньоло, сжалившись, однажды он пошел к дому Микельаньоло и постучался, но ответа не получил ни от него, ни от соседей; тогда он попытался проникнуть черным ходом и, пройдя через ряд комнат, нашел, наконец, Микельаньоло; он был в отчаянном положении. И решил тогда маэстро Баччо не покидать его и не отлучаться из его дома, пока он не выздоровеет. Оправившись от болезни, Микельаньоло вернулся к работе и, неотступно ею занимаясь, в немного месяцев довел ее до конца, такую силу придав живописным изображениям, что оправдалось изречение Данте: «Мертвые кажутся мертвыми, живые — живыми»; понятной здесь становится скорбь грешников и радость праведников. Когда открыт был Страшный суд, Микельаньоло не только показал себя победителем прежних мастеров, работавших в капелле, но и самого себя захотел он победить, свой потолок, столь прославленный, далеко превзойти — и превзошел сам себя…
Вазари.
Он трудился над этим произведением восемь лет и открыл его в 1541 году… к изумлению и восторгу всего Рима и даже всего мира; и я, живший тогда в Венеции, в этом году поехал в Рим посмотреть на него, и остался в оцепенении.
Кондиви.
Композиция Страшного суда очень умна и глубоко продумана; описание ее возьмет много времени и может показаться ненужным ввиду большого количества снятых с нее гравюр и копий, распространенных по всему свету.
В своей символике Микеланджело следовал Данте, которого он постоянно изучал.
Вазари.
…Семь ангелов с семью трубами, описанных евангелистом Иоанном; они призывают на суд, и волосы дыбом встают у того, кто смотрит на них, от ужаса, явленного на их лицах…
Кто же не постигнет мощи искусства вместе с чувством изящного, которым одарила Микельаньоло сама природа! Ведь он потрясает сердца и людей несведущих, и людей, понимающих толк в этом ремесле.
Такая способность, как она ни велика и удивительна, оказалась для него достижимой, потому что он всегда был внимателен и зорок, много видел людей и, таким образом, приобрел такие познания путем знакомства с жизнью, какие философы приобретают из книг и размышлений. Человек рассудительный и сведущий в живописи поймет, какой силы может достичь искусство, и откроет в этих фигурах мысли и чувства, еще никем до Микельаньоло не изображенные…
Петрарка.
…Время, в которое я жил, было мне всегда так не по душе, что если бы не препятствовала тому моя привязанность к любимым мною, я всегда желал бы быть рожденным в любой другой век и, чтобы забыть этот, постоянно старался жить душою в иных веках.
Ульрих фон Гуттен.
Тремя вещами подчиняет себе Рим все: насилием, хитростью и лицемерием… Три вещи изобретены, чтобы выжимать золото из чужих стран: торговля индульгенциями, несуществующая война с турками и власть папских легатов… Три вещи запрещено вывозить из Рима: мощи святых (подлинность которых сомнительна), большие камни (которые трудно увезти) и благочестие (которого там нет совершенно).
Томас Мор.
При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как некиим заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных выгодах.
…Да провалиться мне, если я найду у них какой-нибудь след справедливости и беспристрастия!.. Какая же это будет справедливость, если все эти люди совершенно ничего не делают, или дело их такого рода, что не очень нужно государству, а жизнь их протекает среди блеска и роскоши, проводят они ее в праздности и бесполезных занятиях… с другой стороны… людей угнетает в настоящем бесплодный, безвыгодный труд и убивает мысль о нищенской старости.
Нет ничего удивительного, что Микеланджело в согласии с обычаями своей страны, не исчезнувшими и поныне, сам увлеченный к тому же поэмой Данте, представлял себе ад так же, как и он.
Гордый дух обоих этих людей вполне сходен.
Буонарроти перевел на язык живописи мрачные образы, некогда запечатлевшиеся в его душе под влиянием пламенного красноречия Савонаролы.
«Страшный суд» задуман настолько грандиозно, насколько это вообще возможно, как (последний момент перед исчезновением вселенной в хаосе, как сон богов перед своим закатом…
…Этот момент Микеланджело трактует как грандиозную космическую катастрофу, в которой мало что осталось от традиционного церковного понимания данной темы. Почти все фигуры изображены обнаженными, святые лишены нимбов, у ангелов нет крыльев. Христос, подъявший в грозном жесте правую руку, скорее походит на Зевса Громовержца, чем на христианского бога. Здесь ангелов не отличить от святых, грешников от праведников, мужчин от женщин. Всех их увлекает один неумолимый поток движения, все они извиваются и корчатся от охватившего их страха и ужаса. Этому движению придан вращательный характер, и у зрителя не остается сомнения, что связками и гроздьями могучих по своей комплекции тел управляет какая-то выше их стоящая сила, которой они не могут противодействовать.