Кондиви.
Когда Микеланджело изваял это произведение, ему было двадцать четыре или двадцать пять лет. Он приобрел себе им большую известность и славу. Все понимали, что этот мастер не только превосходил всех своих современников и предшественников, но мог соперничать с древними мастерами.
Решение Муниципального совета о «Давиде» Микеланджело. (25 января 1503 г. Андреа делла Роббиа, Бетто Балиони и другие, 14 присутствовавших.)
Названные мастера, видя, что статуя «Давида» почти готова, желая назначить для нее удобное и достойное место, решили следующее, согласно протоколу заседания, как ниже указано.
Мастер Франческо, герольд Синьории:
Я думаю, что есть два места, где может быть поставлена статуя: первое то, где стоит «Юдифь» (бронза Донателло), второе — во дворе дворца, где стоит первый «Давид» (бронза Вероккио)…
Франческо Мончиатто, столяр:
Я думаю, что все, что делается, — делается с какой-нибудь целью. Эти статуи должны были быть поставлены на наружном пилястре перед церковью (Санта Мария дель Фьоре). Почему этого не сделали, я не знаю… Если вы перемените их места, я советовал бы эту новую статую поставить или перед дворцом, или около церкви.
Козимо Роселли:
Господа Франческо и Франческо сказали верно; я думаю, что ее место около дворца.
Сандро Боттичелли:
Козимо верно определил место, где, мне кажется, она будет лучше всего видна гуляющим.
Джулиано да Сангалло:
Мое мнение то же, что и Козимо, что статую придется поставить по одну сторону церкви, где она хорошо будет видна гуляющим…
Вазари.
Когда статую окончательно укрепили на месте, он снял с нее покрывало; и, по правде, она отняла славу у всех статуй, современных и античных, греческих и римских…
…Мягкость совсем исчезает в колоссальном «Давиде»; отныне художник становится грозным Микеланджело.
И в самой статуе чувствуется это молчаливое презренье. «Давид» — это бурная сила в миг покоя. Он исполнен высокомерной грусти. Ему тесно в стенах музея. Ему нужен простор, вольный воздух, нужна ярко освещенная площадь, как говорил Микеланджело.
Согласно библейскому мифу, мальчик Давид победил великана Голиафа, убив его пущенным из пращи камнем. Эта героическая сказка неоднократно вдохновляла флорентинских скульпторов, предшественников Микеланджело. Так, Донателло героизировал Давида, изобразив его обнаженным по античному образцу мальчиком и украсив его шляпу лавровым венком. Вероккио представил Давида также мальчиком, но в доспехах и с'мечом в руках, которым тот отрубил голову Голиафа. И Донателло и Вероккио выбрали момент уже после победы Давида. Микеланджело порывает с этой традицией. Его Давид — не маленький мальчик, а юноша-гигант, и изображен он не после победы, а перед битвой, когда собраны все силы, когда максимально напряжена воля. Это не торжествующий победитель, а борец, готовящийся к решительной схватке.
Микеланджело ярко воплотил в «Гиганте»… идею гражданственности и мужества, символ свободы, понятный каждому флорентинцу.
Титанический масштаб «Давида» создается не столько размерами скульптуры, сколько внутренним масштабом образа… Он воспринимается как олицетворение безграничной мощи свободного челевека и его способности преодолевать любые преграды. И эти качества образа представляются нам тем более убедительными, что мы воспринимаем их одновременно как черты реального человеческого характера той эпохи, характера, ведущую роль в котором составляют целеустремленная действенность, готовность к совершению героического подвига.
Создавая статую, Микеланджело отправлялся от античных изображений Геркулеса и средневековых аллегорий «Силы» (Fortitude). Однако, >как всегда, ему удалось переплавить все взятое со стороны в образ удивительной новизны, которому присущи такая мощь и такая энергия, что кажется, нет силы в мире, которая могла бы противостоять этому юному герою.
Мы должны были победить!
Наши потери здесь были больше, чем во всех других битвах в южной Италии. Люди устали. Враг, в сравнении с нами, почти не понес потерь. Его солдаты были бодры, силы их не иссякли, их позиции были крепкими. И все же мы должны были победить!
«Подъем крутой и мглистый»
Я только смертью жив, но не таю,
Что счастлив я своей несчастной долей;
Кто жить страшится смертью и неволей, —
Войди в огонь, в котором я горю.
Вазари.
…В то время Леонардо да Винчи, художник редчайший, расписывал большую залу Совета, как о том рассказано в его жизнеописании. Гонфалоньер Пьеро Содерини, оценив талант Микельаньоло, передал ему заказ на часть этой залы, и он вступил в соревнование с Леонардо, принявшись за другую стену, сюжетом для которой он взял войну с Пизой. Для этого Микельаньоло нашел себе помещение в госпитале красильщиков у Санто Онофрио и там начал картон огромных размеров, не желая, чтобы кто-нибудь видел его работу.
Бенвенуто Челлини.
Изображали они, как Пиза была взята флорентинцами; и удивительный Леонардо да Винчи взял для выбора изобразить конный бой со взятием знамен, столь божественно сделанный, как только можно вообразить. Микельаньоло Буонарроти изобразил на своем множество пехотинцев, которые, так как дело было летом, начали купаться в Арно; и в эту минуту он изображает, что бьют тревогу, и эти нагие пехотинцы бегут к оружию, и с такими прекрасными телодвижениями, что никогда ни у древних, ни у других современных… не видно произведения, которое достигало бы такой высокой точки… Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале. Пока они были целы, они были школой всему свету.
Вазари.
По этому картону учились… Аристотиле да Сангалло, Ридольфо Гирландайо, Рафаэль Санцио из Урбино, Франческо Граначчи… — все лучшие флорентийские мастера.
Художники онемели от восторга при виде такого произведения. Искусство идеализации появилось впервые; живопись навсегда освободилась от мелочного стиля.