— У нас отсутствует эта проблема. Мы хорошо умеем преодолевать враждебность между собой.
— Наверное, мы сможем поучиться этому у вас. Но я со своей стороны тоже могу кое-чему поучить вас. Иногда враждующим сторонам надо сесть и переговорить между собой. В таком случае мы используем третью сторону, которая сидит между враждующими группами.
Мейстерзингер приподнял одну бровь, потом с подозрением спросил:
— Если это помогает, то почему вы создали так много оружия?
Сирокко попыталась улыбнуться. Титанид было не так-то легко переубедить.
— Потому что это не всегда происходит. Наши солдаты стараются уничтожить Но наше оружие становится таким грозным, что никто не гарантирован от уничтожения. Мы пришли к мысли, что лучше жить в мире, как доказательство, могу сказать, что накопленным оружием можно уничтожить всю нашу планету по крайней мере 1/60 оборота.
— Это миг, за который совершает оборот Гея, — пропел мейстерзингер.
— Я не запугиваю. Это ужасно, жить с сознанием, что не только твоя… твоя мать, твои друзья, соседи могут быть стерты с лица земли, но каждый человек, включая младенцев.
Мейстерзингер серьезно кивнул ей, он казался подавленным.
— А теперь решай сам. Или продолжать войну, или предпринять попытку примирения.
— Я вижу это, — пропел мейстерзингер, весь поглощенный в свои мысли. — Это тяжелое решение.
Сирокко решила помолчать. Мейстерзингер знал, что это было в его силах узнать об оружии, о котором говорил Джин.
Свечи на стене оплыли и погасли, лишь одна все еще отбрасывала танцующие отблески на женские черты его лица.
— А где я найду того, кто станет между нами? Мне кажется, что в него полетят пики с обоих сторон.
— Я хочу предложить свои услуги как представителя Организации Объединенных Наций, — протянув руки, сказала Сирокко.
Мейстерзингер изучающе посмотрел на нее. — Не восприми как неуважение к твоему орр-га-ни-зац о-бъ-дин-нац, мы никогда не слышали о таком. Какое им дело до наших войн?
— Организацию Объединенных Наций всегда волнуют вопросы войны. По правде говоря, они, как и все мы, еще далеки от совершенства.
Мейстерзингер пожал плечами, как будто он и так знал все это с самого начала. — Зачем ты собираешься делать это для нас?
— В любом случае я буду проходить через территорию, населяемую ангелами на моем пути к Гее. И кроме того, я ненавижу войну.
Впервые за время разговора мейстерзингер выглядел по-настоящему впечатленным. Было очевидно, что его мнение о ней значительно возросло.
— Ты мне не говорила, что вы странники. Это меняет дело. Я опасался, что вы наделаете глупостей, но это уж полнейшее безрассудство.
Мейстерзингер протянул через стол руки и взял голову Сирокко в свои огромные ладони, склонился над ней и поцеловал ее в лоб. Это была наиболее ритуалистическая вещь из всего, что она видела у титанид и это тронуло ее.
— А теперь, иди, — сказал мейстерзингер. — Я не могу больше думать о новом оружии, и так происходят ужасные вещи, без дополнительного прокладывания дороги к полному уничтожению.
Он помолчал, казалось задумавшись о чем-то.
— Если тебе и в самом деле доведется увидеть Гею, спроси у нее, почему моя дочь должна была умереть. Если она не захочет ответить тебе, дай ей пощечину и скажи, что это от мейстерзингера.
— Хорошо, я выполню твою просьбу.
Сирокко встала, у нее было странно приподнятое настроение, почему-то ее уже меньше волновало будущее, чем на протяжении этих последних двух месяцев.
Она уже выходила, но, вспомнив что-то, оглянулась.
— За что ты поцеловал меня? — спросила она у мейстерзингера.
Он поднял на нее глаза. — Это был прощальный поцелуй. Ты уйдешь, и я уже никогда не увижу тебя.
Глава 17
Волынка взяла на себя роль гида и источника информации для человеческого отряда. Она сказала, что мать ее одобряет это и что она чувствует, что это будет хорошая жизненная школа. Появление людей было наиболее волнующим происшествием в городе титанид на протяжении бесчисленного числа лет.
Когда Сирокко выразила желание ознакомиться с окрестностями города, Волынка приготовила ланч для пикника и два больших курдюка вина. Калвин и Габи тоже захотели пойти с ними, Август же просто молча смотрела в окно, как она часто делала. Джина нигде не могли найти. Сирокко напомнила Калвину, что ему надо сидеть с Биллом.
Билл попросил ее подождать, пока она выздоровеет и ей пришлось напомнить ему, что у нее все еще есть определенные обязанности. Долгое заточение сделало его раздражительным и мелочным. Сирокко понимала это, но любила его меньше всего, когда он требовал покровительства и снисхождения.
— Прекрасный день для пикника, — пропела Волынка, когда они вышли на окраину города. — Земля сухая. Мы должны уложиться в четыре-пять оборотов.
Нагнувшись, Сирокко завязала шнурки на мокасинах из мягкой кожи, которые сделали для нее титаниды, затем встала и посмотрела на запад, где в центре Реи находился канат, это было место ветров. Он неясно вырисовывался в прозрачном воздухе.
— Мне не хочется разочаровывать тебя, — пропела Сирокко, — но мы с моим другом собираемся дойти туда и так же вернуться назад. Мы планируем сделать привал у основания каната и притвориться мертвыми.
Волынка вздрогнула.
— Я не хочу, чтобы вы делали это. Меня это пугает. Откуда ты знаешь, что червь не съест тебя?
Сирокко рассмеялась. Титаниды никогда не спали. Они находили это еще более неудобным, чем вечное балансирование на двух ногах.
— Есть альтернатива, — сказала она. — Я не решаюсь предложить это тебе из боязни обидеть. На земле у нас есть животные, не люди, частично они похожи на вас. Мы ездим у них на спине.
— На спине? — Волынка выглядела смущенной, затем лицо ее просветлело, она сообразила, что к чему. — Ты имеешь в виду, что одна из твоих ног на каждой стороне… разумеется, я поняла! Ты думаешь, это получится?
— Если ты не возражаешь, я попробую. Протяни руку. Нет, поверни ее… вот так. Я поставлю на нее ногу…
Сделав это, Сирокко ухватилась за плечи Волынки и забросила себя на ее спину. Она сидела на широкой спине, под ней была подпруга из ремня, за ногами по обе стороны свисали переметные сумы.
— Тебе удобно? — спросила Сирокко у Волынки.
— Я почти что не чувствую тебя. Но зачем тебе туда надо?
— Мне надо кое-что посмотреть. Я думаю… — Она пронзительно закричала. Волынка закрутила головой во все стороны.
— Что случилось?
— Ничего. Мы не настолько гибкие, как это требуется. Я с трудом верю, что ты делаешь это. Не обращай на меня внимания. Разворачивайся, посмотри, куда нам надо идти и потихоньку двигай вперед.
— Какую походку ты предпочитаешь?
— Что? О, я в этом совершенно не разбираюсь.
— Хорошо. Сначала я пойду рысью, затем перейду на медленный галоп.
— Ты не возражаешь, если я обниму тебя?
— Абсолютно.
Волынка сделала большой круг, постепенно увеличивая скорость. Они проскакали мимо Габи, приветствующую их громким криком.
Когда Волынка перешла на рысь, чтобы остановиться, она едва переводила дыхание.
— Получится, как ты думаешь? — спросила Сирокко.
— Я думаю, что да. Давай, попробую с вами обеими.
— Я бы хотела чем-нибудь накрыть этот ремень, — сказала Сирокко. — Что касается Габи, почему бы нам не найти для нее кого-нибудь другого?
Через десять минут Волынка вернулась с двумя подушками и вторым добровольцем. Он был мужского рода, покрыт шерстью цвета лаванды, у него были белые волосы и хвост.
— Эй, Роки, у меня еще более фантастическая лошадь, чем у тебя!
— Это смотря с какой стороны посмотреть. Габи, я хотела бы, чтобы ты познакомилась… — она пропела имя, отбросив музыкальное вступление, затем прошептала Габи: — Зови его Свирель.
— А чем плохо Лео или Джордж? — проворчала Габи, но пожала протянутую руку и легко вскочила ему на спину.
Они тронулись в путь. Титаниды пели песню путешественников, Сирокко и Габи подпевали им по мере возможности. Кончив одну песню, они тут же запевали другую. Затем Сирокко затянула «Волшебника страны Оз», за ней последовали другие. Титаниды были в восхищении, они не знали, что у людей тоже есть песни.