Мальчишеская серьезность Джона многим взрослым нравилась, но некоторых и беспокоила, они находили в нем что-то странное и неестественное. Одна учительница старших классов с очевидной неприязнью описала его как «самого хладнокровного, самого тихого и самого осмотрительного парня»10. Даже будучи подростком, Рокфеллер требовал, чтобы с ним обращались уважительно, как со взрослым. Вспоминая директора школы, доктора Эмерсона И. Уайта, Рокфеллер упомянул об отношении к нему: «Господин Уайт был джентльменом. Он обращался со мной, как с джентльменом – и с другими мальчиками тоже»11. Рокфеллер болезненно реагировал, когда взрослые вели себя с ним свысока. Взяв на себя такую долю ответственности дома, он считал себя взрослым человеком. Билл открыл ему отдельный собственный счет в банке, и жизнь Джона была гораздо более независимой, чем у его одноклассников.
В этом стойком собранном мальчике совершенно не было бунтарства. Он, рассматривая свое образование исключительно с практической точки зрения, учился усердно, хотя и не показывал резвости ума. «Я был очень спокойным и серьезным, – говорил он, – готовился выполнять жизненные обязанности»12. Он проявлял фантастические способности к числам. «Арифметические задачи привлекали его больше всего, – сказала Люси Спелман, – потому что дома его научили точно подсчитывать доходы и расходы»13.
Наверное, наиболее удивительной гранью, раскрывшейся в ранней юности Джона Д., стало его серьезное увлечение музыкой. Одно время он даже хотел стать музыкантом и, пока они еще жили в Овего, сводил с ума Элизу, занимаясь на фортепьяно до шести часов в день. Фортепьяно тогда являлось символом приличного дома среднего класса, и, возможно, эти занятия говорили о его светских устремлениях. Человеку, не доверяющему другим формам искусства, считающему их пагубными, вызывающими неуправляемые эмоции и языческую чувственность, музыка давала средство выражения, которым он мог от всего сердца наслаждаться с одобрения церкви.
Для подростка пансион миссис Вудин уже сам по себе становился школой. Ее дочь, Марта, была на несколько лет старше Джона и Уильяма, и они устраивали горячие дискуссии по многим темам, к ним присоединялась и яркая прямолинейная миссис Вудин. Самые оживленные споры вызывало ростовщичество. Когда Джону было пятнадцать лет, у него уже была необычная договоренность с отцом, которому он ссуживал небольшие суммы под процент; не будучи сентиментальным в делах, он просто брал с отца, сколько мог взять – и наверняка Билл с энтузиазмом одобрял эту практику. По словам Рокфеллера, миссис Вудин «бурно возражала против заимодавцев, получавших большие проценты, и мы часто и нешуточно спорили на эту тему»14. Типичным для Рокфеллера образом, вопрос делового метода и морали занимал его гораздо больше, чем заумные темы в учебниках.
Как будто стыдясь бродячей семейной жизни, Рокфеллер был склонен сильно упрощать свою историю, особенно когда рассказывал о юности. Проведя год в Стронгсвилле, как утверждал Джон, его семья переехала в Парму, в семи милях (11 км) к югу от Кливленда, а затем в собственный дом в самом Кливленде. В действительности он опустил два важных пункта в Кливленде перед перемещением в Парму, что можно по крохам собрать из рассказа директора его школы, доктора Уайта: «Однажды в 1854 году ко мне подошел высокий угловатый мальчик и сказал, что его овдовевшая мать и две сестры переезжают жить в Кливленд и что он просит помочь найти им временный дом». Добродушный Уайт пригласил Рокфеллеров пожить у него и его невесты, и Джону «это понравилось, и он всегда утверждал, что для его матери это было счастливое время»15.
В этой истории бросаются в глаза два слова – овдовевшая мать. Вероятно, с психологической точки зрения имеет значение, что первый известный пример лжи со стороны Рокфеллера связан с попыткой замолчать существование отца – фактически похоронить заживо. При том, что три-четыре раза в год Билл все же появлялся в Кливленде, эта выдумка требовала от его сына известной смелости. Мелкий эпизод становится особенно интересным, если отметить, что более тридцати лет спустя, когда Элиза умерла – раньше Билла, Джон распорядился, чтобы священник на похоронах называл ее вдовой. Несмотря на любезный ответ директора, Джон, как подросток, должно быть, чувствовал себя совершенно унизительно выпрашивая временное жилье для своей семьи.