— Ты находишь ее забавной?
— Как для кого.
— Для нас?
— А мы-то здесь при чем?
Ты, может, и ни при чем. А мы с Полли, если ты помнишь, отвечаем за безопасность пассажиров «Титаника». А им, как тебе известно, Габриэль Лавертен предсказала мучительную смерть. «Они не утонут, — заявила ваша милая дама, — но позавидуют утопленникам…» Ты по-прежнему находишь это забавным?
— Боже праведный! Стив, не думаешь же ты…
— Думаю. Однажды она уже попыталась доказать свою правоту с помощью яда, но отнеслась к этому не слишком серьезно, и…
— Ее высмеяли.
— Верно, Полли. Она дорого заплатила за ошибку. Но на ошибках, как известно, учатся.
— Вы можете организовать нашу встречу с этой дамой, мсье Клебер?
— В принципе — могу, мадам. Но — увы! — не теперь. Будь она в Париже…
— Черт тебя побери, Жан! И ты молчал?!
— Но, Стив! Разговор только сейчас принял такой оборот… Я как раз собирался… Ее племянница…
— Она же пресс-секретарь?
— И просто секретарь, и горничная, и мажордом по совместительству. Габи вынуждена экономить. Когда-то она выучила племянницу на свои деньги. Теперь девочка отрабатывает диплом.
— Понятно. Так что же племянница?
— Сказала, что Габи отдыхает.
— Не сказала — где?
— Я не спрашивал. Обычно она отдыхает на островах.
— Мы можем навестить молодую леди? Прямо сейчас? Обветшалая роскошь.
Очень точное определение.
Квартира Габриэль Лавертен в шестнадцатом округе Парижа дышала роскошью и тленом.
Гостиная, в которую их провела приветливая молода; женщина — племянница мадам Лавертен, — оказалась большой затемненной комнатой.
Тяжелые, лилового бархата портьеры на высоких окнах приспущены, хотя на улице пасмурный день и хотелось света.
В интерьере — смесь утонченного французского шика — в основном Людовик XVI: много мышино-серого, кремового, легкой лепнины — с тяжелой роскошью Востока, марокканские бархатные подушки, парчовые скатерти и накидки, резное дерево, зеркала в тяжелых серебряных оправах.
Все ощутимо тронуто временем. Поблекли краски. Осыпалась позолота. Почернело серебро. Слабо пахнет дорогими духами, пылью и… увядшими цветами.
Люси Лавертен около тридцати, она прекрасно образованна, без сомнения — умна и очень любезна.
Но хочет казаться серой мышкой и оттого — совершен но неприметна.
Высокая, она умудряется держаться таким образом, что даже маленькому Стивену Муру кажется, что они одного роста. Это, без сомнения, большое искусство.
Люси делает все, чтобы клиенты и вообще гости те тушки чувствовали себя комфортно.
Она от души пыталась им помочь, но никакой полезной информацией — увы! — не располагала.
Габи отлучалась из Парижа довольно часто.
Старинных ее друзей-клиентов жизнь разбросала по всему миру.
Многие подолгу и с удовольствием принимали мадам Лавертен у себя.
Точный маршрут почти никогда не был известен.
Верная давней традиции, Габриэль виртуозно окутывала жизнь пеленой тайны.
— Но может, звонки, письма из туристических агентств или авиакомпаний? Проспекты, счета?
— Нет, мадам. Ничего такого. Тетя сама заказывает себе билеты. Хотя погодите… Какой-то проспект я вроде бы видела недавно.
Женщина легко поднялась из кресла, бесшумно выскользнула из гостиной. Вернулась очень скоро. На губах — смущенная улыбка.
— Простите, господа, я, кажется, ввела вас в заблуждение. Проспект действительно лежит на ее столе, но к тетушке он явно попал по ошибке. Какое-то издательство, выпускающее книги по кулинарии. Даже смешно! Она терпеть не может готовить…
— Боюсь, что у нас ЧП, сэр!
Сотрудник службы безопасности бесшумно возник на пороге, но заговорил неожиданно громко.
Стивен. Мур резко вскинул голову — легкие очки, чудом висевшие на кончике носа, отлетели далеко в сторону.
— Не знаю, о чем вы, Грэгори, но если мои очки разбились, у нас действительно ЧП.
— Прошу прощения, сэр. Информация важная.
— Излагайте.
Происшествие на самом деле заслуживало внимания.
Незаметные постороннему глазу камеры наблюдения были установлены почти во всех помещениях «Титаника». И не напрасно.
Примечательно, что это выяснилось именно сейчас, за восемь дней до начала круиза.
«Что же начнется после того, как мы выйдем в море? — рассеянно подумал Стив и сам же — не без доли здорового оптимизма — себе ответил: — А может, ничего как раз и не начнется. Все закончится теперь, на предварительном этапе».
В это верилось слабо.
— Камера 41-bis, второго периметра внутреннего наблюдения…
— Бога ради, Грэгори, говорите по-человечески. Где находится эта ваша 41-bis?
— На палубе «D», сэр. С ее помощью мы контролируем подходы к резервному пульту связи.
— Так-так. Значит, кого-то заинтересовал именно он?
— Именно так, сэр. Роберта Эллиота, из «Vanity Fair». В 23.34 — все журналисты были на палубе — лодочка как раз подходила к причалу Саутгемптона. Команда, само собой разумеется, занималась делом. Он неплохо все рассчитал.
— Не тяните, Грэгори! Что он сделал? Попытался открыть дверь? Установить «жучок»? Подложить взрывчатку?
— Нет, сэр. Он сделал слепок. Резервный пульт на то и резервный — в случае разных неожиданностей…
— Честное слово, старина, мне известно предназначение резервного пульта.
— Не сомневаюсь, сэр. Просто хотел напомнить, что в двери резервного — в отличие от основного — установлен не электронный, а механический замок…
— …с которого этот сукин сын сделал слепок.
— Так точно, сэр.
— Надеюсь, вы…
— Разумеется, нет, сэр. Мы аккуратно присматриваем за ним, вот и все.
— Где он сейчас?
— Сейчас — в пути. Сошел на берег вместе с другими. Контактов с посторонними лицами не зафиксировано. Звонков — тоже.
— Только не говорите мне, что вы умудрились зацепить на прослушку его мобильный.
— Нет, сэр, это ведь было бы не слишком законно, правда?
— Я бы сказал, слишком незаконно.
— Я так и думал.
— И? Откуда уверенность относительно звонков?
— Если я скажу, сэр, что мои люди не сводят с него глаз и клянутся, что все это время парень не притрагивался к телефону, вас это устроит, сэр?
— Вполне. Можете еще добавить, что ваши люди обратятся в слух, как только засранец возьмется за телефонную трубку, и убеждены, что сумеют расслышать каждое слово разговора.
— Вы читаете мои мысли, сэр.
— Вы не обидитесь, если я скажу, что предпочел бы мысли мистера Эллиота? Но здесь, Грэгори, даже ваши слухачи не помогут.
— Как знать, сэр.
— Не интригуйте меня, старина… Оставшись один, Стивен Мур взялся за телефон. Пальцы легко пробежались по кнопкам, а когда на корпусе аппарата поочередно замигали красные лампочки — несколько человек в разных кабинетах Downshire House откликнулись на вызов, — полковник Мур сокрушенно покачал головой и тяжело вздохнул:
— Мне очень жаль, ребята, но, похоже, придется поработать.
Ральф Паркер, пятидесятилетний травматолог, профессор, доктор медицины, известный в профессиональных кругах как непревзойденный мастер сложных ортопедических операций, выглядел озабоченным.
Сначала взгляд его был внимательным, потом — наоборот — стал несколько отрешенным, словно, выяснив что-то важное, доктор Паркер задумался над проблемой и она поглотила его целиком.
Так происходило всегда, когда Ральф сталкивался со сложным вопросом, требующим профессионального решения.
Однако сейчас время и место для решения профессиональных вопросов были довольно неподходящими.
Доктор Паркер с женой завтракали на лужайке перед небольшим викторианским коттеджем, построенным соответственно в эпоху всеевропейской бабушки — королевы Виктории. Загородный дом был куплен давно, лет пятнадцать назад. С той поры Паркеры жили в нем постоянно.