— Клянусь верой и правдой служить… — Торкен по памяти чётко выговаривал каждое слово, чтобы слышали все. Именно от его личного примера… — примера начальника королевской гвардии, сейчас зависело то, как воспримут клятвенную речь подчинённые, как проникнутся его словами обычные люди, — …отдать жизнь за своего короля и верный ему народ! — он преданно посмотрел в глаза Лиужеродскому.
Тот же, не теряя времени и не растягивая момент ожидания, схватившись за длинную рукоять, извлёк из огня раскалённый предмет, чем-то напоминавший тавро в мире его госпожи для клеймения скота, где отчётливо просматривались контуры паука и приложил к плечу рыцаря.
Крепко стиснув зубы, багровея лицом, зажмурившись от резкой боли, Торкен стоически вынес это испытание.
— Ан-де-бе Дера отаха! — молвил воин, когда «тавро» отняли от его тела, и, продолжая скрипеть зубами, приложил ком снега к свежей болезненной ране.
Зимняя свежесть в смеси с дымом от костра пропиталась ещё и нотками палёной человеческой кожи.
Да! Именно таким жёстким способом и не иначе можно было присягнуть на верность королю, потому как и сам правитель принял подобное от своей тёмной госпожи.
Торкен встал с колена и повернулся к зрителям.
— Дера отаха! Ан-де-бе! — он, крепко сжав кулаки, поднял обе руки вверх.
Робко отозвалось из толпы:
— Отаха!
Торкен повторил громче и встретил уже большую поддержку.
— Дера отаха! Ан-де-бе!
В этот день, новоиспечённый король, который недавно был принят в «орден отахи» самой Леди Яной, официально, прилюдно заслушал клятвенные речи от высших чинов своей королевской гвардии и выжег каждому на плече восьмилапый символ. Те в свою очередь, обязаны были подготовить уже обученных воинов, а также новобранцев к подобному ритуалу клеймения.
В рабство загоняли? Нет! Никто не принуждал! Это было осознанным решением каждого!
Многие, истинно преданные «Святому кругу», потеряв поддержку в столице, а также за её пределами в королевстве Лиужеродского, вынуждены были отправиться кочевниками в другие земли.
В отличие от простых беженцев, которые не имея дома, ютились зимой в разбитых посреди полей лагерях, сами святоши устроились куда лучше.
Андриндин Агрип, бежавший матараф покойного Вэнайского Густ, ниамы и нибоамы из храмов и монастырских школ Фециролла быстро нашли себе новое пристанище, уютно обосновавшись в монастыре при храме в королевстве Акара Лонема.
Не долго думая, с подачи Агрипа «Руки святого круга» здесь же было принято решение основать центр для «упоротых культистов», куда могли обратиться все изгнанные с земель Лиужеродского истинно верующие за так «громко называемой» поддержкой.
На самом деле бедолаг, измученных длительными переходами, замёрзших, но всё же истинно верующих, с серьёзным лицом выслушивали, даже проявляя уважение и искреннее внимание, а потом… потом по привычке, пустой и красивой болтологией «вешали лапшу на уши», что всё обязательно будет, отправляя ждать, когда же их светлый боженька смилуется, глядя с небес, как преданы ему грешные души и снизойдёт какой-нибудь невероятной щедростью к бедным невольным изгнанникам «отахой».
Не было у адептов святого круга таких сверхъестественных сил и могущества как у Яны, чтобы хоть чем-то удивить народ. Всё больше обещания…
Был ли со всем этим согласен сам Акар Лонем, история умалчивала.
Этот «жирный земляной червь» был достаточно хитёр и изворотлив. Подстроиться мог под любую власть.
Хотя… по большому счёту, андриндину, желавшему так и сяк уличить знать в чем-то противоречащем его идеалам, мнение Акара Лонема и не нужно было. В противном случае, если бы король хоть как-то проявил попытку воспрепятствовать стремительно развивающимся событиям в его же государстве, слетел бы он с трона, как осквернивший интересы своего народа и на его место, советом Агрипа с матарафами, нашли бы нового, более сговорчивого правителя, который бы не пытался перечить церкви.
Конечно, как немолодой король, он прекрасно понимал, что беженцы с других земель в скором времени приведут к разгулу разбоя и воровства в его землях, а значит и к проявлению недовольства среди местных жителей…
Но был один маленький нюанс — отказываться от дополнительных поступлений в государственную казну, в виде «налогов» от вновь прибывающих, сам король не собирался.