А геолог этот: специалисты говорят, что иногда складывается впечатление, что он просто на двести саженей вглубь земли всё глазами видит. Ладно в Порхове шахту гипсовую устроил: вроде гипс там еще до Революции нашли. А вот как он этот гипс в Бобриках учуял?
Вячеслав Рудольфович вдруг поймал себя на мысли, что он вообще не сомневается, что гипс — по словам этого геолога «самое большое месторождение в мире» — там обязательно найдется, хотя шахту закончат строить хорошо если через восемь месяцев, а гипса в Бобриках пока вообще никто и не видел. Не сомневается потому, что этот геолог предсказал, какие под землей возникнут проблемы при постройке шахты — и все, абсолютно все его предсказания сбылись. Пока сбылись… Но выстроенная на заводе «Спартак» необычная цементная печь, выпускающая — уже выпускающая — цемента больше, чем весь завод делал еще три месяца назад… правда, её-то, вроде, строили по проекту другого сотрудника Девятого управления…
Ладно, чёрт с ним, этим Управлением. Дело делают — и ладно. А уж если ЦК утвердит представление Семашко…
Николай Александрович, как нарком здравоохранения, некоторое время пребывал в шоке. Затем он гораздо более продолжительное время пребывал в гневе, а под конец испытал что-то вроде эйфории — и все это случилось с ним в течение трех дней. Хотя началось десятью днями раньше.
В конце февраля двадцать седьмого года произошло не очень заметное событие: на строительстве Штеровской электростанции несколько человек заболели тифом. Сыпняк захватил всего два барака, и всех заболевших немедленно увезли в карантин, а на Донбасс «для усиления местных кадров» было решено направить и нескольких врачей из Москвы. И их «поймала» Гюльчатай Халматовна, как раз объезжающие московские больницы с «инспекцией», так что врачи на Донбасс из Москвы выехали с двумя коробками таблеток.
А через неделю все они вернулись обратно с круглыми от удивления глазами: все больные этими таблетками были вылечены! Совершенно все из более чем двух сотен заболевших! Причем собственно лечение заняло не более пяти дней! Правда, согласно инструкции Суховой, двое местных уже докторов еще две недели скармливали выздоровевшим мужикам (и бабам, и детям) ежедневно по таблетке препарата с таинственно-пугающим названием «плавикс», но вообще-то это была уже «профилактика осложнений»: в инструкции Суховой было отмечено, что без такой профилактики может наблюдаться небольшая (менее процента) смертность и после выздоровления, а вот с этим «плавиксом» гарантируется полное восстановление деятельности организма. Вернувшихся врачей больше всего поразило «предостережение», предварявшее инструкцию по проведению лечения: «по мнению разработчика возможна индивидуальная непереносимость препарата, приводящая к неизлечимым нарушениям жизнедеятельности пациента. Однако такая вероятность, в отсутствие достоверной клинической статистики, может колебаться от высокой (один случай на шесть тысяч пациентов) до средней (один случай на тридцать-сорок тысяч)». Высокая вероятность один на шесть тысяч! Для болезни, при которой вообще смертность достигает двадцати процентов!!!
Николай Александрович, поскольку Гюльчатай Халматовна была еще в Москве, вприпрыжку побежал к ней договариваться о том, где Наркомздрав будет срочно налаживать выпуск препаратов. И тут уже шок от невероятной радости мгновенно сменился гневом: товарищ Сухова заявила, что эти препараты Наркомздрав выпускать не будет. То есть тогда еще гнев лишь подниматься начал, ведь Гюльчатай Халматовна за разъяснениями отослала наркома «к разработчику препарата» — а уж его-то Семашко наверняка сможет убедить!