— И на какую тему, позволь поинтересоваться?
— Позволяю, интересуйся. Я уже посмотрела на его мотор, который он делает для генераторного газа, и мне кое-что не понравилось, по части как раз смазки. То есть мотор ему придется переделывать довольно серьезно…
— Ань, Владимир Тихонович родился и учился в веке девятнадцатом, ты уверена, что он хотя бы понять в состоянии то, что ты ему сказать хочешь?
— Ну, судя по списку станков, которые он через Петруху заказывать собрался, он уже понял, и вообще, мне кажется, нынешние инженеры более понятливые, чем в двадцать первом веке. Знания у них, конечно, пониже, но зато они заметно поширше. Так что вопрос лишь в том, как быстро Петруха денежки на эти станки нароет…
— Ань, я не могу там денежки добывать быстрее, чем здесь народ творит матценности. Причем по части огнеупоров мы свою квоту в закордонье уже, похоже, выбрали, так что только твои ребята могут поток наличности расширить. Как с левомицетином дела?
— Пока всё так же. А как с тетрациклином?
— Ну, Yellow Brick Road к процессу готова, мы даже поле, на котором нужная плесень была обнаружена, выкупили. Так что теперь просто ждем, пока Гуля не подготовит спецов, которые смогут плесень эту с поля выковырять…
— Специалистов мне готовить не нужно, — ответила майор медслужбы, — их в Россиюшке как грязи. А вот как среди них человека найти достойного? Ему же придется рассказать, что искать и зачем — ну, чтобы объяснить как. А ведь результат даже не в миллионах прибыли может исчисляться, а в миллиардах! И кто тут гарантированно не соблазнится? Я уже не говорю, что все эти изучатели природы с младенчества о мировой славе мечтают…
— Я, вообще-то, так и подумал. Поэтому решил светлого будущего не ждать особо, и скоро уже в Антверпен придет груз из сотни бочек с американской землей.
— Интересно, как эту землю на таможне декларировали… — пробурчала про себя Гуля, но Петр её услышал:
— Во исполнение последней воли недавно усопшего американца, который завещал похоронить себя в американской земле. А YBR как раз и занимается всякими дурацкими транспортными контрактами, — рассмеялся он. — Я это завещание даже в американском посольстве зарегистрировал…
— Ребята, а мы здесь на производственное совещание собрались или для того, чтобы Свету поздравлять? — прервал все «застольные разговоры» Саша. — Мне кажется, что на производственные темы мы можем поговорить и после тоста за именинницу. У кого-то есть возражения? Тогда предлагаю всем налить и поднять бокалы за Свету…
В конце октября удача по части кадров улыбнулась и Петрухе. В разговоре с каким-то военспецом в ленинградском военном училище он в очередной раз поинтересовался, не слышал ли тот о поручике Лаврове — и получил довольно обнадеживающий ответ:
— Михаил Васильевич? Знал его, знатный скорохват был. В Галиции, помню, он за языком ходил, один ходил — и приволок полковника-австрияка. За это должен был Егория получить, но не судьба: пока полковника этого в штаб везли, накрыло конвой артиллерия и полковника сразу насмерть. А потом Иванова сразу на Варшаву бросили, впопыхах-то представление и похерили.
— Скорохват? Это кто быстро языков хватает?
— Да нет, это была и Иванова рота особая, командовал ей ротмистр Скорохватов — вот его людей скорохватами и прозвали. А так-то да, рота та как раз разведкой занималась да языков от врага таскала.
— А вы не знаете, что с поручиком этим случилось? Я слышал, что он вроде до конца войны был жив и здоров.
— Мне это неведомо, но вы можете у самого Скорохватова спросить, он наверняка знает.
— Так, а этот Скорохватов где?
— Сейчас вроде как на Соловках. Но вы же ОГПУ? Вам-то с ним встретиться несложно будет.
Разговор с Василием Федоровичем Скорохватовым, которого через две недели доставили в Боровичи, оказался для Петрухи очень непростым: экс-ротмистр к представляемой Петей организации относился очень специфически и даже не старался это скрывать. Но спустя всего лишь неделю он все же скатался с Петром в «командировку» в Ленинград и вернулся оттуда с совершенно другим отношением к Петиному предложению. Правда, по поводу Лаврова многого он сообщить не смог:
— Насколько я знаю, в конце восемнадцатого он уехал в Верный, там у него вроде как родственники были, а вот далее судьба его мне неизвестна. Одно знаю точно: к Колчаку он не пошел, считая его откровенной мразью.
— А вы? Я насчет Колчака.
— Я понимаю, что дело мое вы не читали.