— Бросай оружие! — кричал центурион.
— Приходи и возьми сам, — отвечал Гутулл.
Одна половина двери рухнула. Первым переступил порог центурион.
Мигом сверкнул меч в руках Гутулла и римлянин покатился на пол с раздробленным черепом. Вслед за центурионом пролезли двое легионеров, их постигла та же участь.
— Именем Геркулеса! Сколько же рук у этого проклятого гиганта! — кричали солдаты.
— Пропусти, дьявол, ты мне не нужен, — сказал один из смельчаков, переступая порог.
— Кто же тебе нужен?
— А вот тот, который обнимается с красоткой.
— Того нельзя.
— Ну, так умри же, негодяй!
— Лучше ты умри, — отвечал Гутулл, ловко парируя удар и ответным разрубая голову хвастливому легионеру.
— Но это не человек, а дьявол! Вперед, братцы!
Другая половина двери рухнула, и толпа легионеров ворвалась в первую комнату.
— Сдавайся, разбойник! — кричали солдаты, желая во что бы то ни стало взять Гутулла живым.
И на это предложение последовал тот же ответ. Тяжеловесный меч старого воина засверкал в воздухе, страшны были его удары, римляне падали направо и налево, как скошенная трава, груда трупов громоздилась у входа. Гутулл, раненый, весь в крови, не уступал ни шага, поражая врагов действительно с какой-то демонической силой.
Но чем больше набиралось трупов при входе, тем многочисленнее становились ряды врагов. От потери крови нумидиец начал изнемогать.
— Сдавайся, проклятый, у тебя уже шлем разрублен и выбит щит.
— Но меч пока еще в моих руках! — отвечал громовым голосом Гутулл. — И тяжесть этого меча ты, предлагающий мне позор, должен испытать!
И храбрый легионер повалился мертвый на землю.
Солдаты оробели. Им казалось, что вместо нумидийца перед ними действительно стоит сам дьявол с заколдованным мечом, на них напал страх и они невольно попятились…
— Тито, мой Тито! Убей меня! — шептала Луцена, целуя молодого человека.
Горькие слезы были ответом на эту просьбу.
— Милый мой, ты колеблешься, ты не хочешь, чтобы я спокойно умерла в твоих объятиях, ты думаешь, что это так мучительно… не бойся, мой несравненный Тито, когда я тебя вижу, когда ты меня обнимаешь, не может быть места другому чувству, кроме чувства беспредельного блаженства. Посмотри, как это легко, — продолжала лепетать эта необыкновенная девушка и, взяв кинжал, погрузила его себе в грудь по рукоятку. Потом, вынув его, подала Тито Вецио, прошептав:
— Возьми, мой чудный друг… совсем не больно!
Тито Вецио принял кинжал из рук Луцены, поцеловал струившуюся по нему розовую кровь и поразил себя в самое сердце… Смертной агонии не было. Потухающий взор юной красавицы видел прекрасный образ ее милого Тито, улыбка счастья озарила очаровательные черты лица и застыла, сжатая клещами смерти.
— Бей его, руби злодея! — вопила толпа солдат, бросаясь на Гутулла.
Вновь как молния засверкал длинный меч нумидийца, еще упало несколько врагов, но, и на его долю, наконец, выпал смертельный удар. Гутулл упал мертвый на порог комнаты, которую он так геройски защищал, исполнив в точности свое последнее обещание. Через его труп легионеры бросились в комнату, где были Тито Вецио и Луцена. Но, увы, храбрым воинам не удалось надругаться над влюбленными: они оба были уже мертвы.
— Где Тито Вецио?! Дайте мне Тито Вецио! — кричал Лукулл, расталкивая солдат.
— Тито Вецио уже нет! Его душа далеко, — отвечали солдаты, пораженные геройской смертью молодого всадника и его подруги.
Претор Сицилии сделал шаг вперед и остановился в каком-то благоговейном ужасе. На ковре у его ног лежали, обнявшись, два юных друга. Выражения лиц обоих не говорили об ужасе, они были спокойными. Та же гордая осанка молодого всадника, та же доброта, благородство, великодушие, которыми полна была каждая черта самоубийцы. Он будто крепко спал в объятиях красавицы гречанки и видел очаровательные сны. Его подруга, которую он обнимал, была прелестна, как живая, у нее лишь исчез девственный румянец, и улыбка застыла на бледных губах.
Лукулл, несмотря на его эгоизм и развращенность, невольно содрогнулся и, видя здесь злодея изменника, устроившего всю эту катастрофу, последствием которой было самоубийство двух молодых прекрасных созданий, забыл на мгновение про свою месть и сказал:
— Бедные молодые люди! Неужели тебе, Аполлоний, не жаль их?
Негодяй посмотрел с удивлением на претора и, демонически улыбнувшись, произнес:
— Как не жаль! Помилуй, я страшно расстроен.