— Тито Вецио — глава молодежи, доброжелатель и друг народа! — кричали в свою очередь простолюдины, восторженно аплодируя.
Между тем шествие остановилось. Молодой человек, на которого были обращены все взгляды и в честь которого рукоплескала толпа, пользуясь минутной остановкой, поспешил раскланяться с народом и пожать руки своим приятелям, поздравлявшими его с заслуженными знаками уважения, оказанными ему согражданами.
— Посмотри, Луцена, вот это красавец, что за глаза, что за улыбка, какая благородная осанка. Ко всему этому знала бы ты, какое у него доброе и щедрое сердце, — говорила Норма афинянке. — Видишь, с каким восторгом кланяются ему плебеи.
— Это все, должно быть, его клиенты и приближенные, не правда ли? Ведь его дом постоянно открыт для беглецов и его рука никогда не оскудевает, как у Юпитера всемогущего и величайшего.
— Да, но говорят, этот красавец совсем разорен, — презрительно заметила расчетливая Флора.
— Отец его очень богат и после его смерти Тито Вецио станет богатейшим женихом Рима.
— Скажите, кто этот африканец, едущий рядом с ним, отчего красота Тито Вецио еще больше бросается в глаза.
— Да, словно день и ночь. А все-таки и африканец мне тоже нравится.
— Ай-яй-яй, Норма. Белокурая дочь Галлии не гнушается черномазым сыном Нумидии. Это все равно, что соединить льва из его родной пустыни с беззащитной козочкой твоей родины.
На вороном статном коне, полном огня, выступавшем нетерпеливым шагом, уверенно и красиво сидел молодой трибун, по римскому обычаю без седла и стремян. Пурпурный чепрак, вышитый золотом, и шкура льва с двумя огромными драгоценными камнями вместо глаз заменяли седло. Золотые удила и уздечка алого цвета дополняли богатую сбрую лошади, которая, судя по всему, была добыта Тито Вецио в одном из сражений.
Седок был в форменной одежде трибуна. Поверх безукоризненно белой, туники, украшенной тонкой каймой пурпурного цвета, была надета блестящая кираса из кованного серебра, украшенная резьбой, достойной Праксителя.[33] Белый плащ, прикрепленный к правому плечу запонкой с драгоценным камнем, называемой иммой, спускался до плеч. Руки и ноги седока были обнажены. На голове всадника был серебряный шлем, увитый лавровым венком с золотой фигурой орла с распущенными крыльями наверху. Меч висел на левом боку, прикреплённый к золотому поясу. Маленький, круглый и тоже серебряный, как и все защитное вооружение воина, щит был украшен превосходной резьбой. Кинжал с ручкой, усыпанной драгоценными камнями, дополнял наряд отважного трибуна. На безымянном пальце левой руки был надет золотой перстень. Это было не просто украшение, а знак военного чина и звания Тито Вецио.
Ар Нумидии ехал рядом с ним на лошади чисто африканских кровей. Как и у всякого истинного сына пустыни, лошадь у него была без узды и подчинялась малейшему движению ног. На нем был костюм нумидийцев — союзников Рима. Поверх римской туники и кирасы развевался длинный шерстяной нумидийский плащ. На голове шлем, увенчанный пестрыми цветными лентами, составляющими единственное украшение детей пустынь, внесенное, быть может, первыми поселенцами, пришедшими из Финикии, которыми, по древнейшим преданиям, была некогда завоевана Ливия. Щит нумидийца имел форму полумесяца. Длинный меч, колчан со стрелами, лук, кинжал, ожерелье, браслеты и военные медальоны — все это представляло собой удивительную смесь варварского с чисто римским. Нумидиец ехал задумавшись. Казалось, аплодисменты и восторженные крики толпы его нисколько не взволновали.
В то время, когда молодой трибун привлекал к себе взгляды ликующего народа, человек, тщательно укутанный в тогу и прятавшийся в толпе, в шлеме, закрывшем не только голову, но и весь его лоб, подошел совсем близко к Тито Вецио и посмотрел на него с такой дикой ненавистью, что если бы взглядом можно было убивать, молодой трибун наверняка замертво упал бы с лошади.
— Наконец-то! — прошептал неизвестный, — ты стоишь передо мной. До сих пор я гонялся за призраком, а теперь вижу живое существо. Твоя красота, воинская доблесть и популярность заставляют ненавидеть тебя еще сильнее, если только это возможно. Я был бы таким же, как ты, если бы ад на мою беду, не послал твою мать. Ну давай же, езжай, безумный юноша, взойди на Капитолий, но помни, что рядом находится Тарпейская скала,[34] а сзади за триумфатором молча следует палач. Ступай, ненависть моя будет следовать за тобой, словно тень. Ты мне обязан богатством, именем, свободой, но верь, близок час, когда ты с лихвой заплатишь за все мои муки.
33
Пракситель — знаменитый греческий скульптор. Известна его Афродита Книдская, моделью для которой послужила гетера Фрина.
34
Тарпейская скала — южная часть вершины Капитолийского холма, с который сбрасывали преступников.