Прошептав эти слова, незнакомец подошел к трактирщику Плачидежано и, слегка тронув его за плечо, что-то прошептал на ухо. Трактирщик вздрогнул и, испуганно повернувшись, поднес правую руку ко рту.[35]
— Ты ли это, патрон? Я едва узнал тебя в этом балахоне.
— Молчи и слушай. Хорошо ли ты запомнил юношу, о котором я тебе говорил?
— Да, это тот, которому кланяется весь народ.
— Пусть твои люди не теряют его из вида. Я хочу знать о каждом его шаге. Где он был, с кем говорил, наконец, кого принимал в своем доме. Сделай так, чтобы от твоего внимания не ускользнула ни одна касающаяся его мелочь. Вот тебе золото. А если понадобится послать кого-нибудь ко мне по особо важному делу, возьми половину вот этой таблички да смотри, не давай ее кому попало.
— Все будет исполнено в точности, и не таким приходилось заниматься.
— Тише, по-моему нас подслушивают. Что это за человек, стоящий сзади?
— О, не волнуйтесь, это один из моих постоянных клиентов. На него можно положиться, он нас не выдаст.
— Хорошо, но осторожность никому еще не навредила. Разойдемся, смотри не забудь условного слова «аполлония».
— Да мне самому выгодно до поры до времени держать это дельце в секрете, — прошептал про себя Плачидежано, когда его таинственный собеседник умело растворился в толпе.
Они так и не заметили стоявшего неподалеку Черзано, который все видел и сразу догадался в чем дело, но, подумав, решил не рисковать и не стал преследовать незнакомца. Между тем шествие продолжалось, сопровождаемое непрекращающимися восторженными овациями. Тысячи голосов кричали «Да здравствует!». Среди рукоплесканий и радостных возгласов то и дело слышался серебристый женский смех.
— Ага, наконец и ты попалась, наша неприступная весталка! — смеясь, говорила белокурая Норма. Ты утверждала, что презираешь мужчин, а стоило пройти молодому красавцу в праздничном наряде, и ты бросаешь ему даже не цветок, а целый букет. Хочешь побиться об заклад, милая моя, что этому не трудно будет получить то, в чем ты отказала соратнику Гая Мария?
Бедная гречанка, пойманная хохотушкой Нормой на месте преступления, покраснела до корней волос. Вдруг она закрыла руками лицо и зарыдала. При виде слез Норма, в сущности очень добрая девушку, попыталась успокоить несчастную или хотя бы прикрыть от остальных девушек, чтобы избежать их оскорбительных насмешек. Она шепнула гречанке на ухо:
— Пожалуйста, не стоит давать пищу для оскорблений этим пустоголовым кокеткам. Перестань плакать и успокойся. А я хоть присягну в случае чего, что ты засмотрелась на триумфальное шествие и случайно уронила букет. Положись на меня, я все устрою, если кто-то вдруг заинтересуется этим несчастным букетом. Мне другое не нравится, — Норма бережно обняла девушку за плечи. — Тебе пришелся по душе человек слишком знатного происхождения, которого уже не первый год оспаривают друг у друга самые знатные патрицианки города. Сможешь ли ты соперничать с ними?
— О, Норма, добрая Норма! Даже если бы я и захотела, разве я могла бы ожидать такого счастья. Я невольница, без имени, без семьи, без родных…
— А все-таки при твоей необычайной красоте ты не должна теперь терять надежду. Мужчины капризны, самонадеянны, упрямы, но податливы. Для такой красивой девушки, как ты, вовсе нетрудно заставить полюбить себя человека, стоящего гораздо выше Тито Вецио. Вспомни, сам Юпитер влюбился в Данаю и Алкмену, которые, понятно, были далеко не ровня ему. Ведь они были простыми земными женщинами.
— Ты не понимаешь меня, Норма. Я не могу надеяться на то, что он полюбит меня на всю жизнь. А принадлежать ему всего одну ночь, как это делаете все вы, я не могу.
Норма с грустью покачала головой и сказала:
— Если ты ни на что другое не согласна, то, признаюсь тебе честно, дело обстоит куда сложнее, чем я предполагала. Но не следует отчаиваться. Сегодня вечером я уговорю висельника Сария, чтобы он отвел нас к знаменитой египетской гадальщице, живущей в одном из переулков Эсквилина. За небольшую серебряную монету она погадает на пренестинских косточках.[36] Перед тобой откроется твое будущее и ты узнаешь, полюбит ли тебя юноша, которого избрало твое сердце.
В это время вновь послышались звуки труб. Кокетливая Норма прервала разговор и наполовину высунулась из ложи, чтобы лучше рассмотреть легионеров, которые завершали триумфальное шествие.
Во главе каждого легиона шли трубачи, затем следовали по, порядку: воин, несший древо с серебряным орлом — знак легиона, центурионы, знаменосцы в шлемах, покрытых волчьими головами, затем простые легионеры, увешанные венками, ожерельями, браслетами, медальонами и прочими военными наградами. Наконец появились ряды римской кавалерии и кавалерия их союзников. Надо сказать, что весь этот военный строй не имел ничего общего со скованными строжайшей дисциплиной когортами, соблюдавшими идеальный порядок в строю, когда они двигались маршем или разворачивались для сражения. Нет, сегодня войско Гая Мария больше походило на пьяную толпу Вакха. Один солдат отвечал на приветствия народа оглушительным воплем, другой пел военные песни, преисполненные бахвальством и презрением к побежденным, третий то выкрикивал похвалы триумфатору, то пел гимны в честь римских богов. Распевались и сатирические песни, в которых крепко доставалось и самому Гаю Марию. Но в основном в куплетах издевались над аристократами, именно в их адрес раздавались самые дерзкие слова. Ведь в некотором смысле триумф представлял из себя сатурналии для войска, а потому во время триумфального шествия разрешалось почти все. Тем не менее подобная распущенность оказала пагубное влияние на дисциплину в римских легионах.
36
Пренестийские косточки — названы в честь города Пренесты в Лациуме, где в храме Дианы гадали только на косточках.