- Я тебе дам "моё"! Верни государственное имущество!..
- Может, хватит?- по-философски печально вздохнула Златослава. Она сидела под деревом и со вселенской тоской глядела в небо, на проплывающие мимо облачные барашки, размышляя о несправедливости этого мира...
- Ваше Высочество?!- кот уже даже не знал, за что ему хвататься: то ли Русалку душить, то ли Зеркало отбирать, то ли думать о том, как распорядиться восьмой и девятой жизнью, так как шестой он точно лишится.- Что вы тут делаете? Его Величество повсюду вас разыскивает...
- Океан, состоящий из капель, велик.
Из пылинок слагается материк.
Твой приход и уход не имеет значенья.
Просто муха в окно залетела на миг...- отрешённо продекламировала сестра Кощея Бессметного известного восточного мыслителя. Несправедливость этого бренного мира вгоняла её в тоску. Несправедливость, по мнению Златославы, заключалась в том, что ей было банально скучно.
- Всё, мне крышка,- беспечно усмехнулся кот и снял с носа очки. Зазвенела златая цепь под весом бухнувшейся в спасительный обморок учёной тушки.
Русалка картинно фыркнула: выпендрёжник. Поправив незначительный изъян свой пышной причёски, она вернулась к любованию своей красой неземной.
Злата безразлично взглянула на бедного Хранителя. Она уже торчала на этом безлюдном берегу несколько дней в компании пустоголовой рыбины. С тех пор, как прочитала письмо от какого-то смертника Ивана. Немного не рассчитала со временем и прибыла на место встречи намного раньше его.
Мозги уже плавились под палящим солнцем. Под кольчугой всё уже давно пропотелось и завонялось. Хоть и привыкшую к различным ужасам Кощеевой семейки, Злату выворачивало от одного только запаха, которым разило от неё за километр. Она дала себе установку: помыться при первом же удобном случае. К ней уже даже мухи отказывались слетаться.
Неожиданно, впервые за долгое время, на горизонте замаячила одинокая фигура.
- Тьма тебя, Иван, разрази!- зарычала Златослава.
Если бы кот пришёл в сознание, то скончался бы от сердечного приступа, при виде того, как царевна враскорячку поднялась на ноги, упираясь в эфес легендарного Меча Кладенца, украденного из царской сокровищницы. Чудовищное неуважение к семейным реликвиям было отличительной чертой этой царственной персоны.
Нацепив шлем на голову, и скрывая под ним своё лицо, Злата стала в позу, которая по её мнению должна была ввергнуть в трепет самонадеянного царского сынка. То, с какой лёгкостью рука молодой девушки играла полутораметровым мечом, обязано было внушать ужас в неподготовленный мужской ум Ивана-Царевича.
У царевны заканчивалось терпение.
- Чего он ползёт, как черепаха?- раздраженные флюиды кареглазой магички до черноты высушили зелень по контуру идеального ровного круга вокруг ног царской сестрички.
А за сотню метров от злющей Златославы еле-еле хватался за сознание Иван. Юноша из последних сил переставлял отказывающие от усталости ноги по раскалённому песку.
- Это снова видение?- прошептал царевич сухими губами. Он уже третий день не держал маковой росинки во рту. Помутневший взгляд гипнотизировал возвышающее одинокое дерево, но мозг продолжал увещевать парня, что это всего лишь очередной мираж. Ваня уже перестал верить своим глазам и просто плёлся вслед за мельтешащим перед ним красным клубком ниток.
Как вдруг Путеводный клубок замер. Не веря своему счастью, Иван выдал облегчённый стон, чем до икоты напугал сидящую на ветвях русалку Лилю. Девица заинтересовано выглянула из-за буйной листвы на неожиданно посетившего их представителя сильного пола.
- Ты желал видеть меня, презренный смертный?- пророкотал голос из-под забрала.- Нич... Куда?!- взвизгнула Злата.
Иван рухнул навзничь. Солнце сделало своё грязное дело...
- Какой хорошенький!- восторженно пискнула Русалка.
- Чтоб тебя Тьма разодрала!- яростно воскликнула брюнетка, со всей дури швыряя шлем об землю. Схватив бессознательного парня за грудки, она попыталась вытрясти из него всю душу.- Давай вставай, симулянт несчастный! Я из-за тебя уже третий день помыться не могу! Давай, бери свой меч! Мужчина ты или кто?!
- Златочка, ему бы водички,- с нажимом подсказала Русалка.- Он же человек. Помрёт ведь ещё, горемычный.