Любой охотник позавидовал бы такому умению, возможность видеть следы миграции и водопойные тропы сильно упрощает задачу. С другой стороны, охотиться можно не только на животных. Осталось разобраться, как способность активируется, сколько длится и как долго откатывается.
Залажу в капсулу, нажимаю кнопку.
Дом опустел, затухла печь, но приятное тепло все еще разливается по комнате. Чувствую себя неловко от того, что рыскаю в общем доме, но ведь, на то он и общий, не так ли? В шкафу меня ждет походный рюкзак. В потерявших свежий вид тумбочках и ящиках письменного стола нахожу проволоку, раскладной нож, веревку и пустую пластиковую бутылку.
Толкаю дверь, в натопленный дом врывается прохладный утренний воздух. Выхожу на крыльцо, осматриваюсь. На лавочке у вагончика, что используется, как бытовка или дом, сидит старик, греет на солнце ноги, обутые в затертые тапочки. Лучи поднимаются выше, покрывают колени, доходят до сжимающих трость ладоней, перекатываются на высохшее тело в коричневом плаще. Солнце убивает тени, проецируемые заборами, домами и деревьями, выпаривает оставшуюся с ночи росу.
— Доброе утро! — иду к старику.
— Ой, — хлопает по колену, показывая недовольство. — Доброе-доброе…
— Помощь нужна? — узнать квестового непися из описаний Бори не составило труда.
— Не часто в наше время встретишь человека, готового помочь. Вот в мою молодость…
— Что нужно сделать? — перебиваю.
— Убить волка, что терроризирует поселение, — вопросы, которые опережают ответы, заставляют старика перематывать пленку. — Белый шакал снижает поголовье нашего скота, боюсь даже подумать, что будет с нами, когда он убьет последнюю корову. Люди не смогут…
— Где я найду его?
— Иди по дороге направо, — трясущийся палец указывает на ворота. — Не доходя до деревянного моста, увидишь островок леса, волк живет там.
— Мне бы не помешало оружие.
— Боюсь, что не смогу тебе помочь, — опускает глаза. — Времена нынче тяжелые, все выкованное кузнецом оружие идет на продажу. Каждый рубль на счету.
— Старик, как руководитель поселения, ты должен понимать, что день или пара дней, что я потрачу на поиски — лишняя угроза для твоего скота, — дословно произношу фразу, которая, со слов Бори, расщедрит старика.
— Ну-у-у…, — чешет пробивающиеся волоски на бороде. — Пожалуй, ты прав. Найди кузнеца, скажи, что от меня.
Ухожу. Нет нужды спрашивать, где искать кузнеца, инфой поделился Борис.
Лысеющий дядька с мокрым лбом кладет молоток на верстак, вытирает ладони о фартук:
— Хочешь взглянуть на мои товары? — рука вытягивается в сторону закрытой двери.
— Глава деревни сказал, что ты можешь помочь мне с оружием, — осматриваю выпачканный сажей кирпич вокруг печи, откуда в помещение прет жаркий воздух. — Я собираюсь прикончить волка.
— А-а, — на лице показывается недовольство. — Ну конечно! Это же решит все наши проблемы.
— Ты, о чем?
— Не о чем… Какое оружие предпочитаешь?
— Лук.
— Посмотри в том сундуке, — берется за молоток. — Раз уж старикашка сказал…
Откидываю пятикилограммовую крышку. На дне ящика, размером с ванную, лежат два лука, колчан и россыпь стрел. Укладываю двенадцать второсортных палочек с проржавевшими наконечниками в носок из грубой кожи, вешаю на плечо. Эх… по сравнению с коряво отесанными палками, мой бордовый каратель был произведением искусства, но “на халяву и уксус сладок”. Выбираю между длинным древком, на ширину вытянутых рук, и коротким метровым. Беру маленький.
— Спасибо! — перекрикиваю лязганье молотка.
— Ага, — мычит через плечо. — Херней маетесь…
— Чего?!
— Ничего, — сует остывающий металл в печь. — Вали, давай!
По правой руке пробегает мелкая дрожь, мозг тремя грубыми слайдами описывает желаемое: стрела фиксируется на тетиве, древко прогибается под приятный скрип, хамоватый колхозник падает на наковальню с торчащей из глаза стрелой.
— Всего доброго, — выдавливаю сквозь сжатые зубы.
— Шкуру куплю, — принимается колотить с удвоенной силой. — Если, конечно, он тебя не размажет…
Захлопываю дверь с другой стороны, глубоко дышу. Слегка психованный мужичок внутри меня все еще настаивает на том, чтобы мы развернулись и пригвоздили быдлоса к стенке. Успокаиваю его здравыми рассуждениями.
Мое раздражение объясняется пережитым двухмесячным побегом от компьютерных имбалансов и постоянным ожиданием смерти. Кузнец делает лишь то, что приказывает программный код, если где-то и можно пойти на поводу чувств, то только при общении с игроками.