— Меня бы на роль ручной собачки точно не взяли.
— Да, это уж точно, — заверил он. — И все же я повторюсь: помалкивай.
— Проще сказать, чем сделать.
— Ес-тест-вен-но, — протянул Джост. — Но это необходимо, если ты хочешь выжить. Мэйла может иметь на тебя планы, но она не настолько сентиментальна, чтобы вечно держать тебя поблизости.
— Почему?
— Тебе придется поверить мне на слово.
— Если только твои цели не слишком кровожадны, — пробормотала я.
— Ну и ну, — нахмурился Джост. — Может, я и не говорю тебе всего, но мои интересы схожи с твоими.
Он поднялся, и я сняла пиджак, чтобы отдать его назад.
— Спасибо тебе.
— Пустяки, — сказал он и накинул пиджак.
— Не за пиджак. — Я не знала, как выразить словами то, что творилось у меня внутри. — За компанию.
— Тоже пустяки. Послушайся моего совета, Ади. — Наша словесная пикировка уже подошла к концу, и мое прозвище прозвучало мягко и комфортно, согрев меня, точно пиджак. — Скоро тебя выпустят. Постарайся больше не искать неприятностей.
Джост оставил меня в темноте, и ожидание возобновилось. Я снова и снова прокручивала в голове его слова. Уж слишком он был откровенен со мной. Возможно, ему было известно что-то такое, что заставляло его доверять мне, или же… Я приказала себе остановиться. О других мотивах думать мне пока не хотелось.
Мысль о том, что здесь они не должны были за мной шпионить, успокаивала. Я ощущала, как течет время. Если бы в камере был очаг, я бы смогла сплести ткань тепла, а возможно, и света.
Еда на подносе давно остыла. У меня были лишь толстый ломоть хлеба да жидкий суп — пища, позволяющая поддерживать в теле жизнь, но не больше. Я бы могла переплести и увеличить ее, но выше головы не прыгнешь — большую часть этих продуктов улучшить было затруднительно. Затем я вспомнила, что обещала родителям никогда больше не создавать еду, и задумалась.
Не то чтобы я сделала что-то плохое. Мне было всего девять, и я не понимала, что творю. Я искренне полагала тогда, что помогаю. Каждый месяц мама выдавала нам маленькую порцию сладостей. Их всегда было немного, а в один месяц в магазине вообще не оказалось сладкого. Мама объяснила, что с сахаром у нас будут проблемы, а потом собрала несколько кусочков шоколада с предыдущего месяца и положила их на самую верхнюю полку буфета. Мы договорились, что оставим их до папиного дня рождения. Не то чтобы я была не в силах отказаться от шоколада ради папы. Я просто не могла позволить Ами попасть в беду.
С того момента, как я впервые увидела ткань в саду, я начала ее изучать, хотя прикасалась к ней редко. А однажды Ами пришла домой из академии вся в слезах. Оказалось, она принесла шоколад на занятия и ее с ним застукали. Тогда-то я и решила, что настала пора действовать.
Чаще всего мы с Ами вместе возвращались домой после занятий, но в тот день меня наказали из-за того, что я замечталась, и задержали после уроков.
— Что ты скажешь своему начальнику, когда он увидит, как ты считаешь ворон вместо того чтобы работать? — холодно спросила моя учительница.
Пока меня отчитывали, я стояла, опустив глаза, но внутри меня клокотали гнев и унижение. А потом я неожиданно обнаружила, что Ами не стала меня дожидаться.
К тому моменту, как я дошла до дома, злость на Ами просто зашкаливала. Я была так сердита, что не сразу заметила, как сильно дрожали ее губы. При виде меня Ами разразилась слезами, и мой гнев тут же испарился.
— Что случилось? — нежно спросила я.
Ами затрясла головой.
— Ты можешь все мне рассказать, — начала я.
Сестра заколебалась, а потом начала пересказывать события дня. В конце концов мне удалось понять, что случилось. Одна из ее подруг предложила всем принести из дома по кусочку шоколада. Они собирались выяснить, у кого кусок больше, но несчастная Ами знала, что мама ничего ей не даст. И тогда она взяла шоколад без спросу.
— Я не собиралась его есть, — всхлипывала Ами. — Я хотела только показать его им, а потом принести обратно домой.
— Все в порядке, Ами, — сказала я, обнимая сестру. — Иди умойся, а я пока подумаю, что можно сделать.
Она посмотрела на меня полными надежды бледно-зелеными глазами, и я увидела, что в них стоят слезы.
— Но я уже смотрела. Там остался только один маленький кусочек, — прошептала она.
— Не беспокойся об этом, — ответила я, пожав плечами. — Я знаю один секрет. Иди умываться.
Ами не поверила, но послушалась меня.
Убедившись, что она в ванной, я залезла на скользкий деревянный стол и достала последний кусочек шоколада. Я не хотела, чтобы Ами видела, как я буду плести шоколадную ткань, но мама пришла с работы, когда я все еще вытягивала шоколадные нити.
— Что ты делаешь на кухонном столе? — удивилась она. — Да еще такая чумазая. Ты что…
Слова замерли у нее на языке, едва она увидела то, что было у меня в руках.
— Это папин шоколад, — тихо сказала она.
— Я ничего не съела, — ответила я, показывая ей кусочки. Их было по меньшей мере вдвое больше, чем вначале.
— Иди в свою комнату, — приказала мама.
Оставив кусочки на столе, я ушла. Я ничего не сказала родителям о том, что натворила Ами. Они решили, что это я съела шоколад, и в наказание меня отослали в свою комнату, где я и сидела до вечера, пока ко мне не пришли родители. Ами все еще побаивалась разговаривать с ними, поэтому осталась в гостиной смотреть телевизор.
— Ты понимаешь, что поступила неправильно? — спросил папа, усаживаясь на край моей кровати. Мама осталась в дверях.
Я кивнула, не поднимая глаз.
— Почему это было неправильно? — спросил он.
Я сжала челюсти. Ответ был мне известен — его годами твердили нам в академии.
— Потому что это нехорошо — иметь больше, чем остальные.
Мама резко выдохнула, как будто ее кто-то ударил. Я подняла голову и посмотрела в ее усталые глаза. Она стояла, отвернувшись, глядя на Ами в соседней комнате.
— Отчасти да, — медленно произнес отец. — Но, Аделиса, это еще и очень опасно.
— Есть слишком много шоколада? — смутилась я.
Отец улыбнулся, но ответила за него мама.
— Опасно использовать твой дар, — сказала она. — Пообещай, что больше никогда не будешь этого делать.
Голос ее дрожал, и я поняла, что мама плачет.
— Я обещаю, — прошептала я.
— Хорошо, — сказала она. — Потому что, клянусь, я скорее оторву тебе руки, чем позволю сделать это снова.
Даже теперь, жуя черствый хлеб, я все еще слышала эхо той клятвы. Я должна была скрывать свои способности. Но что, если Гильдия уже о них знала? Я не имела права вновь подвести родителей.
На следующий день ко мне пришли не Эрик и не Джостен — на пороге собственной персоной возникла Мэйла. В длинном черном платье, с сигаретой в руке, она медленно вплыла в мою камеру. На фоне дверного проема силуэт ее выделялся особенно четко. Примерно так я представляла себе смерть: при полном параде и с сигаретой.
— Аделиса, я почти уверена, что ты нашла свои новые апартаменты довольно скромными, — промурлыкала она.
— Бывало и лучше, — отозвалась я.
— Две ночи назад, — напомнила она, задумчиво выдыхая дым на медный мундштук. — Ты — особенный случай.
Я вспомнила слова Джостена о том, что случалось с другими заключенными. Особенным случаем я была, потому что все еще дышала.
— Я подумала, тебе захочется посмотреть на это, — сказала она, протягивая мне маленький дигифайл. Мэйла провела пальцами по экрану, и на световом дисплее начали мелькать цифры и диаграммы.
— Вот что бывает с теми, кто нарушает правила, — пробормотала она, явно наслаждаясь своей маленькой игрушкой. Я с ужасом поняла, что передо мной были списки людей, убитых во время теста.
— Правила, — тихо сказала я, — не имеют к этому никакого отношения.
— Когда я приказываю тебе удалить слабую нить, ты это делаешь, — прорычала она, мгновенно сбросив маску равнодушного спокойствия.
— Иначе вы поубиваете кучу народа? — выплюнула я, не в силах сдержать дрожь ненависти в голосе.
— Примеры, — протянула она, изо всех сил стараясь вернуть утраченное спокойствие, — нужны для того, чтобы показать важность нашей работы. Можешь прикидываться жертвой, Аделиса, но ты виновна не меньше меня. Если ты не в состоянии принять тяжелое решение ради блага остальных, ты ставишь под угрозу всех нас.