Я возжелал заполучить его. Нет, нет, племянник, не подумай, что твой старый дядюшка обзавёлся новым пороком. Мне хватает и привычных страстей. Это было просто желание получить. Этот мальчик — просто сокровище. На свой необычный лад он был прекрасен: глаза слишком широко распахнуты, голова слишком велика для съёжившегося тельца, кожа белая, как мрамор, идеально гладкая, изящная.
Он казался мне символом, завершающим иероглифом в мистерии бытия. Это не могло быть просто исхудавшее дитя. Нет, такое просто невозможно.
Мальчик держал поднос, на котором лежало два красных, сочащихся корешка. Поначалу я счёл их, как минимум, растениями. Потом меня посетила мысль, что это были окровавленные лапки, и как бы не вырванные у птицы, вероятно, павлина.
Он поставил поднос на стойку рядом со мной. На мгновение я опустил туда взгляд. Когда я поднял глаза, мальчик уже ушёл. Его босые ноги абсолютно беззвучно ступали по гладкому холодному мрамору.
С отвращением я опорожнил поднос в ночной горшок, вновь оставшись один в пустом коридоре. Звуков страсти больше не доносилось. Сейчас осталось лишь безмолвие. На меня странно подействовала эта тишина. В местах, где люди спят, племянник, имеется такая особенность. Нам даруется странная безмятежность, будто в возмещение за утрату сна.
Успокоенный этой самой особенностью, я спустился по лестнице и оказался во дворике. Там, освещённый светом луны, мальчик-слуга стоял на коленях и что-то зарывал. Ах, но я не намеревался за ним шпионить.
— Ты настоящий? — тут же спросил меня этот малыш.
Полной уверенности у меня не было. Я ущипнул себя за запястье, и это оказалось так больно, что тут же ответил: — Да, достаточно настоящий. — Я подавил зевок. — Что за вопрос. Почему это мне не быть настоящим?
Мальчик поднялся на ноги, старательно отряхивая грязь с рук и коленей, будто убирая всё, что могло запятнать его неземной вид. — Ты можешь оказаться призраком, — заявил он.
— Если в Жамиире продают богов, — поддразнил я, — то уж призраков вообще раздают бесплатно и на каждом углу. Ты должен бы привыкнуть к призракам и научиться их отличать без ошибок.
Совершенно не уразумев мою попытку пошутить, он уставился на меня своими широко распахнутыми, завораживающими глазами.
— Ты когда-нибудь видал призрака?
— Увы, не видел. В моей стране они предназначены для немногих избранных. А ты когда-нибудь видел?
— Не мёртвых, — тихо сказал он, смущаясь такого признания, — а живых.
Я попросил его объяснить, что же такое призраки.
— Души без тел.
— А что такое боги? — Этот вопрос, племянник, я задал совершенно серьёзно. Моё чутьё снова ожило. Что-то этот мальчик знал. Как подсказывало мне воображение, он был посланником, свободно перемещающимся между жизнью и смертью, быть может, выходцем не этого мира живых людей, но иного.
— Боги… — начал он, нервозно переминаясь. Видимо, он не знал. Будь он всего лишь ребёнком, я подумал бы, что он просто слишком юн или чересчур напуган странным стариком, который явился к нему посреди ночи, прервав некое тайное занятие.
Дабы его успокоить, я улыбнулся, осторожно тронул его за плечо — плоть оказалась холодной — холодной! — и процитировал одну из старых жамиирских поэм, ныне запрещённую: «Боги — это разделённые частицы Вечности».
Он недвижно стоял, глядя на меня с непостижимым выражением.
— Любишь ли ты поэзию, мальчик?
— Не знаю, господин.
Я осторожно пнул погребальный холмик носком сапога. — Что ты здесь зарывал?
— Павлина, господин. То, что от него осталось.
— Э?
— Обещаешь, что не расскажешь?
— Обещаю.
— Я был голоден, господин. Они меня притесняют.
— Так это только из-за голода? Не какая-нибудь тайная ворожба?
Казалось, он впервые испугался меня.
— Нет, господин!
— А лапки? Что ты делал с ними в коридоре рядом с моей комнатой?
— Мне пришлось избавляться от них отдельно.
— Ну разумеется, — спокойно согласился я, притворившись, что понимаю. По правде сказать, я не имел ни малейшего понятия, о чём он говорит. Ещё одна тайна. — Как ваше имя, молодой человек?
— Меня зовут Нимбулек.
Меня начало тяготить бремя моего тела и лет. Я опустился на мраморную скамью и предложил мальчику сесть рядом. На дереве, прямо над нами, тихо защебетала какая-то ночная птица. Мальчик сидел и трясся.
— Расскажи мне, Нимбулек. Как выглядят эти божьи торги?
— Я знаю лишь то, что слышал, господин. Меня не выпускают наружу.
— И что ты слышал?