Теперь, когда отец был похищен и не мог меня проводить к священной чаше, его роль решил взять на себя сам государь.
Римерий улыбнулся, и я, с трудом сбрасывая оторопь, взяла его под руку. Хорогга над его плечом не было, что, задумайся я, могло бы показаться мне достаточно странным, ведь ослабление государя в этот день было на руку Голосам, но пребывая в смешанных чувствах, я почти не обратила на это внимание.
***
На возвышении в центре сада для церемонии соорудили прелестную беседку с резными высокими колоннами, на которые по воле друидов наползла виноградная лоза. По бокам от ступеней наверх цвели красные розы, точно такие же, как были в моем букете. Над лепестками витали красноватые магические искры, воплощенные лишь ради для красоты.
Места вдоль расстеленной белой дорожки, ведущей к беседке, были плотно заняты людьми. Ближе всего к ступеням размещались места для самых высших родов и придворных, и чем дальше располагались гости, тем ниже они имели положение, хотя любой из присутствующих мог похвастаться действительно благородными корнями. Здесь собралась вся элита, все сливки Рулевии.
Дорожка оказалась достаточно широка, чтобы по ней могли пройти и шестеро человек в ряд, не задевая друг друга.
Когда мы с государем подошли к ее краю, все присутствующие встали. Элина и ее отец уже ждали нас, пока не ступая на белую ткань. Лицо девушки едва можно было рассмотреть из-за красной фаты, опущенной на лицо.
Я кивнула старой подруге, когда мы достаточно приблизились. Мне было тяжело стоять с ней рядом, я не могла и не хотела ничего говорить.
Повисло молчание, и меня спасли музыканты, взявшие громкую торжественную ноту. Мы, наконец, двинулись по дорожке, и я видела в кровавом мареве своей вуали край камзола отца Элины, волнение которого выдавал неровный шаг.
Следом за нами, держа в руках корзины, пошли две красивых девушки, которых я ранее видела среди магов, охраняющих государя. Они разбрасывали розовые лепестки в толпу.
Стража стояла у беседки, парами вдоль дорожки. Наверняка, маги государя были и среди гостей, одетые в праздничные одеяния, чтобы слиться с толпой.
Женихи уже ожидали нас. Я мельком взглянула на Мортена Батриса, отмечая, что молодой человек действительно хорош, и затем перевела взгляд на Отиса.
Тот стоял, широко улыбаясь. Ему невероятно шел его белый свадебный костюм, где красным пятном у сердца алела приколотая роза. Глаза цвета стали лучились теплотой и восхищением, с которым он, не отрываясь, смотрел на меня.
Если бы только можно было взять его за руку и сбежать, сбежать как можно дальше, дать клятвы в каком-нибудь забытом богами маленьком храме Брианны, где всего один священник, и жить, не разлучаясь, вдали от ненавистной столицы, от проклятых Голосов, от Инквизиции…
Государь передал меня Отису, чьи пальцы тут же сжали мои. Я оглянулась. Совсем рядом от беседки восседал Арнейм в богато расшитых нарядных одеждах. Неподалеку, несколько особняком от остальных, стояло несколько мужчин и женщин, в чьей осанке сквозила чванливая заносчивость людей, считающих себя лучше остальных, что, впрочем, не было уж такой редкостью среди собравшегося общества.
Вероятно, это и были другие верховные инквизиторы, люди, имеющие право принимать ключевые решения, касающиеся судеб некромантов Рулевии. Я поспешно отвела глаза.
Наши пары взошли на возвышение одновременно. Перед нами стояли две большие священные чаши с золотым орнаментом по краям. Их наполняла принесенная вода из бьющих в главном храме Брианны ключей.
Музыка стихла и повисла тишина. Служитель, убеленными сединами глубокий старик, кашлянул и произнес неожиданно молодым и хорошо поставленным голосом:
— Великая богиня, мать мира! Да услышат уши твои, да увидят глаза твои! Собрались дети от источника, что подарила ты всем ранее и ныне живущим, дабы благословить узы, которыми возжелали соединить свои сердца те, что стоят перед нами...
Речь священника с каждым словом сливался в монотонный напев, обволакивающий и погружающий в то состояние, когда ты начинаешь чувствовать звенящее спокойствие и обманчивую близость к богам.
— …Да свяжет кровь нерушимым союзом двух в одно, дабы продолжить род и жить в благословении матери!
Отис отпустил мои пальцы, и мы подняли руки с браслетами над чашей. То же самое сделали и Элина с Мортеном.
Дурное предчувствие, которое меня не покидало, едва я оказалось здесь, и которое имело под собой все основания быть, усилилось. Я взглянула на Элину, силясь понять выражение ее лица, но смогла рассмотреть лишь широкую улыбку из-под алой вуали.