Я сдержанно кивнула и чуть присела, ровно настолько, насколько обязывал меня этикет, больше мечтая о том, как бы отвесила гостю крепкую пощечину за тон, с которым он смел разговаривать с моим отцом.
Мужчина некоторое время молча и растерянно разглядывал меня, затем развернулся и быстрым шагом удалился прочь.
Через несколько секунд отец вышел из кабинета. Видимо, он желал убедиться, что неприятный гость ушел, а не топчется под дверью.
Встретившись со мной взглядом, папенька застыл на месте, застигнутый врасплох моим присутствием, и тихо спросил:
— Ты… ты же все слышала, да?
Я мрачно кивнула. Отрицать этого не имело смысла.
Папа замешкался, сильно бледнея, затем наклонился и крепко-накрепко меня обнял:
— Не думай об этом, Кларисса. Я решу все наши финансовые проблемы. И… только ты примешь решение, когда и за кого тебе выходить замуж. Все эти вещи тебя не коснутся, обещаю. Я что-нибудь придумаю… должен придумать. Только умоляю, не говори матери! У нее такое хрупкое здоровье, ей ни в коем случае нельзя нервничать...
Папенька много еще чего наговорил, стараясь меня успокоить, — хотя успокоение требовалось больше ему самому. Но при всех его заверениях, было очевидно, что он находится в крайней степени отчаяния, а значит, наше положение не просто плохо — оно чудовищно.
Это открытие поразило и легло на душу тяжким бременем.
Я ощутила, что вещи, казавшиеся незыблемыми в моем тесном комфортном мирке, в одно мгновение рассыпаются в ничто. Что и моя семья, несмотря на все наши регалии, может оказаться в уязвимом положении.
И боги мне свидетели, я никому больше не позволю давить на отца, как это сделал тот светловолосый мерзавец.
В волнении я пришла в библиотеку, куда принесли меня ноги. В голове роилась тысяча бессвязных мыслей. Что я могу сделать? Как мне быть?
Да, гость отца был в чем-то прав. Единственное, что мне оставалось, — во имя блага семьи выйти удачно замуж за богатого человека.
Это вызывало тупое бессилие. Умом я понимала, что брак по расчету — удел любой девушки из благородной семьи, и он не так уж и плох, но меня растили в свободе и всяческом дозволении… Я не могла даже мысленно втиснуться в рамки купли-продажи, где мне была отведена роль безвольной вещи.
К тому же, даже принеся себя в жертву, я не смогла бы дать полного успокоения близким. Если наше финансовое положение так ужасно, они будут вынуждены ходить на поклон к моему будущему мужу. Какое унижение... Это раздавит моего гордого отца.
Желая выместить накатившую злобу, я изо всех сил стукнула ребром ладони по боковой стенке книжного шкафа. На мгновение мне показалось, что дерево отчего-то чуть мягче, чем оно должно быть. В ноздри ударил кисло-сладкий запашок влажной гнили.
Я убрала руку и с изумлением уставилась на большую вмятину на вмиг отсыревшем дереве, стремительно разрастающуюся прямо на глазах.
Когда до меня дошло, что именно может быть причиной этого внезапного разложения, я так резко отшатнулась, что задела стоящую за спиной вазу.
Та разбилась с оглушительным звоном.
Всемилостивые боги, я опять сделала это. Использовала свой нечестивый проклятый дар.
За дверью послышался топот, и первой моей мыслью было дать деру. Я с трудом собрала волю в кулак и придала себе ошеломленный вид, когда в помещение забежала служанка.
Ее взгляд напоролся на разбитую вазу, поднялся выше, скользнул по мне и уперся, наконец, в огромную дырку в стене книжного шкафа, которая, хвала всем существующим богам, хотя бы перестала увеличиваться в размерах. Плотно утрамбованные книги грозили вывалиться вниз, вокруг отверстия темной каймой шел прогнивший слой дерева.
— Госпожа… — пролепетала девушка. — Что же это такое?
— Не имею не малейшего понятия, — отрезала я. — Это ты мне лучше объясни, что это? Что с этим шкафом? Кто допустил, что мебель здесь пришла в подобное состояние?..
Служанке явно нечего было мне сказать, она в панике открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег бестолковая рыба.
Я для вида еще с полминуты поругалась, как того требовала ситуация, а затем, изобразив усталость, наказала убрать все это безобразие и поспешила удалиться.