Нилз, к тому же, презирал членов комиссии, менявшихся в течение семи дней с такой частотой, что он не успевал запомнить ни имён, ни званий, ни должностей. Им не приходилось подставлять головы, чтобы потом эльсенадоры поделили между собой богатства поверженных планет. Им не грозило быть заживо погребёнными в подбитых блаймерах и эсминцах и дрейфовать затем в них, пока станет нечем дышать. Это не они в дорогих костюмах пропитались запахом разлагающейся плоти.
Во время Прыжка в муках скончался раненый офицер. В госпитале, встав на ноги, Дейт разузнал его имя и звание. Сэб умер раньше, чем позволяла рана. Из результатов вскрытия останков стало известно, что ослабший от большой потери крови организм не справился с воспалением желудочных тканей, усугубившим и без того плачевное состояние адъютанта. Нилз сутки пребывал в оцепенении. Оказалось, раненым в живот нельзя пить, а он первое, что сделал, очутившись на мостике, напоил Сэба. Наблюдавшие за Дейтом врачи пытались его утешить. Говорили, что у адъютанта так и так не было шансов дотянуть до выхода из Прыжка. Но Нилза повергла в шок не его причастность к скорой смерти человека, а осознание, что если бы не вода, он меньше дней провёл бы наедине с трупом, задыхаясь от исходящей от мертвеца вони.
С этого момента мысль о ванне стала навязчивой. Он мечтал скрабом для ног или, если придётся, то любым камнем содрать с себя кожу, впитавшую сладковатый аромат гнили, что наполнила воздух мостика с тех пор, как смолк бред Сэба. Дейт хотел вывести запахи собственных испражнений. А ведь он вдыхал всё это, когда ел. Потом его рвало, и продукты прочистившегося желудка плавали по мостику. Пока были силы, Нилз пытался их ловить в различные ёмкости, что смог найти. Но настал миг, и он перестал обращать внимание на плавающий по помещению труп, на шарики рвоты и мочи. Не заметил, как начал чесаться — мыться было негде и нечем. От болячек, связанных с нарушенной гигиеной, более-менее спасали нанороботы, срабатывавшие при первых признаках изменения микрофлоры тела.
Очутившись в бело-голубых, наполненных светом, палатах госпиталя, Дейт сделался одержимым борьбой с грязью и нечистотами. Он достал обслуживающий персонал, заставляя андройдов, исполняющих роль медсестёр, менять постельное бельё при малейшем тёмном пятнышке. А он их находил.
Как же Дейт тихо ненавидел шишек из комиссии за то, что ему приходилось переживать каждый день с тех пор, как его вызволили с корабля-носителя! Они - напомаженные, с холёными мордами, спящие в удобных постелях, питающиеся деликатесами — плевать хотели на его до конца не окрепшее физическое и психологическое здоровье, досаждая тысячами вопросов, повторяющимися с ежедневной заменой одного из членов. Они усадили его в кресло с соляными разводами чьего-то высохшего пота, вызвав приступ чесотки. А ведь Дейту ничего не было нужно, кроме горячей ванны. При том, что за семь дней допросов он побывал в душе около двадцати раз, до крови расчесал руки и сам вылизывал с чистящими средствами комнату в гостинице, где горничные с завидной частотой устраивали микробам всех мастей и калибров геноцид.
И вот мучения завершились. Трибунал вынес приговор без вести пропавшему адмиру. Вполне ожидаемое ещё в первое заседание решение. Чуда не свершилось, какие бы красноречивые теории не строили журналисты ради рейтингов. Дейта же выкинули на помойку истории. В веках сохранятся лишь его обезличенные инициалы в протоколе Трибунала. С точки зрения властей он выполнил свою задачу. Его выжали как лимон, на который Нилз сейчас очень сильно походил: остатки мякоти с косточками. Похлопывание по плечу — всё, что он получил в зале суда, как только члены комиссии перестали пожимать друг другу руки, улыбаясь в объективы сотен камер.
Дейт ступил на последнюю ступень и обернулся. В глазах отразились чёрные штрихи окон цитадели правосудия. Пыточной. Иначе Нилз это здание не воспринимал. Поравнявшиеся с ним журналисты тоже посмотрели на серую глыбу Военного Трибунала, наверное, в попытке понять, что чувствует он, Дейт, чтобы потом влить людям в головы высокопарную чушь. Захламить их сознание до предела, пока не сорвёт крышу. Подпитывать журналистов словами Нилз не собирался. Пусть работают, фантазируют. Он интересен им, как единственный выживший в мясорубке на орбите Сулахо. Герой, прошедший сквозь лишения и испытания. Но кому нужен человек без жилья, без работы. Серый и убогий, списанный «на берег» из флота по результатам тестов, что ему устраивали в перерывах между сессиями. Вопросы комиссии по делу сменялись общими заданиями на проверку реакции, гибкость мышления, внимательность. Дейт откровенно посылал их, и его определили в ветераны с жалким по своим масштабам жалованием за мизерную выслугу лет. Скромным утешением служило разовое пособие, которого хватило бы на неплохой домик среди усадьб миллионеров Ремени, если бы после покупки остались финансы и на содержание особняка.