Аркадий Николаевич Волгин рассматривал стоящую на мольберте картину.
- Хорошо схватил! - Аркадий Николаевич поднял быстрые глаза на Владимира и с довольным видом облизал сухие губы.
На холсте небольшого размера выписана светлая комната, похожая на мастерскую художника. И окно с балконом, и голубые плюшевые гардины. Даже обои те же -светло-оранжевые, мягкие, без крика. Обстановка только другая. В одном углу - пышная ветвистая пальма, в другом - письменный стол с красным сукном, за ним - пожилая седоволосая женщина с лицом не столько строгим, сколько озабоченным. Напротив нее в глубоких кожаных креслах сидят юноша и девушка. Они, видно, волнуются. На лице юноши пылает румянец. Он сидит в профиль к зрителю, выражение глаз его можно читать по дрожащим длинным ресницам, беспокойные губы выдают волнение. В руках девушки живые цветы... А за окном мороз. Пушистый снег легким валиком лежит на перилах балкона. Он не тает на солнце, а лишь сверкает веселыми блестками. На столе перед пожилой женщиной - незаполненный бланк, в ее руке застыло перо. Еще минута, и в жизни двух молодых людей свершится нечто очень важное, быть может, самое важное, и кажется, что женщина с сединой в волосах спрашивает: «А вы хорошо подумали?»
Картина называлась «В загсе».
Волгин долго, внимательно всматривался в нее. Он хотел понять, что задело сокровенные струны его души, то самое, что не постигается сразу. «Хорошо» - это оценка, которую он мысленно дал понравившейся ему картине. Теперь он искал для себя самого ответа: чем именно понравилась? Тем, что он слишком хорошо понимал и чувствовал состояние всех троих ее героев? А потом - эти контрасты! Мороз и солнце.
Юная смущенная девушка, еще не знающая, что такое жизнь, семья, супружеское счастье, и рядом - женщина с жизненным опытом. Волгин внимательно всмотрелся в ее лицо, в глаза, устремленные на девушку, и нашел в них отражение каких-то глубоких чувств, точно женщина эта была одновременно учительницей, судьей и матерью.
- Ловко схватил! - повторил Аркадий Николаевич. -Или, может, себя изобразил? - Владимир уклонился от ответа.
- Вчера на художественном совете забраковали, -мрачно сообщил он и двумя руками отбросил назад рассыпающиеся волосы. - Предложили «доделать». А у меня на нее договор.
- Доделать? - переспросил Волгин. - А что доделать?
- Вот этого-то я и не знаю, - с грустной усмешкой сознался художник.
- Худо. Значит, работал-работал, и все впустую. Так я понимаю?
Владимир через силу улыбнулся.
- Выходит, так. У художников это случается...
- Гм... - Волгин нахмурился. - А как думаешь дальше жить?
- Дальше? - задумчиво переспросил Владимир. -В студию военных художников приглашают...
- Ты согласился? - перебил его Волгин.
- Работа там интересная, но... Посоветуй, Аркадий. А может, не идти мне в студию? Тематика у них ограниченная. Там надо быть баталистом...
Аркадий Николаевич прошелся по комнате, глухо покашлял.
- Как же тут советовать, друг? Тебе видней. Справишься - иди, сомневаешься - подумай.
- Выходит, опять погоны. Ты снимаешь их, а я должен надеть?
- Кому что. - Волгин передернул плечами и, должно быть, отводя скрытый упрек Владимира, добавил: - Солдаты возвращаются домой не отдыхать. Ведь дел то у нас... -Он остановился, сощурил глаза, словно для того, чтобы мысленно представить, как много дел впереди, и сжал жилистую руку в крепкий кулак. - Руки чешутся по работе. Вот эту нынешнюю мирную жизнь и показать бы...
Владимир легко поднялся, достал из-за ширмы портрет подростка, прислонил его к стойке мольберта, спросил:
- Не узнаешь?
Аркадий Николаевич с минуту смотрел напряженно и наконец сознался:
- Не узнаю.
- Коля Ильин!
- Сын Никиты?! - вскочил Волгин с дивана и словно перед начальством поправил военную гимнастерку. - Я ведь его не видел. Похож на отца. Видать, такой же упрямец, с характером. Учится?
- Работает. Токарь. И учится в вечерней школе. - Помолчали. Должно быть, оба вспомнили Никиту Ильина, человека озорного и упрямого характера. В бою он вел себя бесстрашно, а в дни затишья озоровал. Однажды он стоял в боевом охранении вдвоем с солдатом, который по возрасту годился ему в сыновья. Линия фронта проходила по берегу неглубокой реки, разрезавшей районный городишко на две неравные части. По одну сторону реки - немцы, по другую - советские войска. Фронт был неподвижен, изредка велась ленивая перестрелка. Никита слышал доносившуюся из-за реки чужую речь. «Расположились как дома, совсем обнаглели», - злился Никита. Река, изредка освещаемая тревожными вспышками ракет, монотонно шумела в ночи. Никита вплотную приблизился к своему напарнику и шепнул ему в самое ухо: