В последующие дни и месяцы подобные отзывы я слышал от многих партработников разных уровней, в том числе и от инструкторов ЦК. Правда, говорили они как-то вкрадчиво, с оттенком таинственности, давая тем самым понять, что у их начальников в отношении «Тли» другое мнение. И нетрудно было догадаться, что команду на разгром дал кто-то стоящий на вершине власти. Замысел казался прост: рубить под корень, чтобы другим неповадно было. Растоптать и уничтожить! Эту мысль потом, спустя два года, мне высказал Юрий Иванов - автор вышедшей в свет уже после «Тли» книги «Осторожно: сионизм!». Он тогда еще работал в Международном отделе ЦК, который возглавлял опереточный академик Б. Пономарев. Юрий Сергеевич приехал ко мне домой с дарственным экземпляром только что вышедшей своей книги. Беседа наша продолжалась далеко за полночь. Он рассказал, как ему - и с каким трудом - удалось издать «Осторожно: сионизм!». По его словам я понял, что среди руководства ЦК нет единого мнения о «Тле», что всю эту свистопляску затеяли главный идеолог и «серый кардинал» М. Суслов с Пономаревым с подачи сионистов.
- Надо полагать, теперь набросятся на вас, - заметил я.
- Не думаю, - ответил Юрий Сергеевич. - Они выдохлись на «Тле». Самое большее, что они могут сделать со мной, так это без шума выдворить меня из ЦК. А книгу мою постараются замолчать. Это тоже вид критики. Кстати, они скупают ее и сжигают в дачной Малаховке. А «Тлю» сжигали во дворе московской синагоги.
Я об этом не знал. Сразу в памяти возникла аналогия: книжные костры гитлеровцев. Словно разгадав мою мысль, Юрий Сергеевич произнес:
- А чего удивляться: нацисты и сионисты - близнецы-братья.
Ю. Иванов оказался в лучшем, чем я, положении. Значительная часть уничтоженного тиража его книги была компенсирована повторным изданием. До читателей она дошла и многим прояснила причину расправы со мной...
В эти, прямо скажем, черные для меня дни я старался реже появляться в Москве. Жил на даче, в пяти километрах от Сергиева Посада, уходил в радонежский лес, слушал вечерний звон Троице-Сергиевой Лавры. Часто меня навещали мои соседи по даче, поэты Игорь Кобзев и Владимир Фирсов. Как-то пасмурным сентябрьским днем 1964 года с рюкзаком за спиной у калитки появился только что приехавший из Москвы Фирсов и торжественно оповестил:
- Михалыч, тебе надо срочно ехать в Москву. Валентина Ивановна сказала, что звонил Полянский и просил тебя связаться с ним по телефону.
- Но я с ним не знаком. Что он от меня хочет? Не буду я ему звонить и никуда не поеду, - решил я.
- Но неудобно же - член Политбюро, первый заместитель главы правительства. Поезжай. И Валентина Ивановна просила: ты зачем-то ей нужен, - убеждал Фирсов.
Тогда у меня на даче еще не было телефона, пришлось ехать в Москву. В пути в электричке я вспоминал слова моего учителя Сергеева-Ценского о Полянском. Но зачем я ему нужен? Решил, что это связано с Ценским, литературным наследием которого я в то время занимался. Возможно, он прочитал мою книгу о Сергее Николаевиче.
Из дома я позвонил Полянскому, и меня сразу соединили с ним. Очевидно, догадываясь о моем волнении и чтобы снять его, Дмитрий Степанович сразу же сказал, что он прочитал «Тлю», книга ему нравится, и ему хотелось бы познакомиться со мною. Такого я не ожидал. С понятным волнением впервые в жизни я входил всвятая святых - Кремль. Полянский встретил меня у самого порога просторного, вытянутого в длину кабинета. Стройный, по-спортивному подтянутый, с приветливой улыбкой на моложавом лице -Дмитрию Степановичу шел пятьдесят седьмой год, - он крепко пожал мою руку и порывисто обнял со словами:
- От души поздравляю вас. Вы написали хорошую, нужную народу книгу. Правдивую книгу, - подчеркнул он и стал расспрашивать о прототипах Барселонского, Пчелкина... Я уклонился от ответа, сказав, что это собирательные образы.
Возмущаясь хулиганскими выходками критиков, он посоветовал не обращать на них внимания. Поинтересовался, над чем работаю. Рассказал и о своих встречах с Сергеевым-Ценским, которому «недобросовестная критика много крови попортила».
Держался Дмитрий Степанович очень просто, без малейшей позы и рисовки, что обычно присуще государственным и политическим деятелям его ранга. Мысли свои об идеологических диверсантах высказывал открыто и прямо. Его доверительность удивляла, если иметь в виду, что мы не были знакомы.
Для меня эта встреча имела большое значение. Она явилась своего рода творческим стимулом, и, уединившись на даче, я продолжил работу над романами «Во имя отца и сына», «Любовь и ненависть», не обращая внимания на угрозы и анонимки, в которых говорилось, что впредь ни одной моей строчки не появится в печати. И как бы в ответ на эти «пророчества», вопреки мариновым в 1965 году Вое-низдат выпустил в свет два романа под одним переплетом: «Среди долины ровныя...». По-прежнему не прекращался поток читательских писем с отзывами на «Тлю». Писали школьники и офицеры, ученые и колхозники, все они понимали главную идею, заложенную в романе: идет борьба за души людей, недруги советского государства возобновили духовную агрессию, которая была пресечена на рубеже 40-50-х годов. Западные спецслужбы опираются на хорошо организованную «пятую колонну» внутри нашей страны. Они планомерно подтачивают, как тля, идейный фундамент государства - патриотизм, который был главным оружием в Великой Отечественной. Вся их деятельность направляется и осуществляется единым центром. Первый удар по «Тле» планировалось нанести одновременно залпом из трех орудий - выступлением в один и тот же день «Литгазеты», «Комсомольской правды» и «Известий». Но неожиданно возникло непредвиденное обстоятельство: главный редактор «Известий» В. И. Степаков, прочитавший до этого «Тлю», высказал свое несогласие с разгромной статьей и снял ее с номера, вызвав переполох в просионистских кругах редакции. Аджубеевская челядь убеждала главного редактора, настойчиво требовала опубликовать рецензию на «Тлю» именно в этот день. Степаков недоумевал: почему в этот, а не другой? Подождем, обсудим на редколлегии, пусть члены коллегии ознакомятся с романом. Более того, Владимир Ильич был не согласен с заушательским тоном статьи и настоял на своем. «Известия» вышли в тот день без разгромной рецензии. Залпа из трех орудий не получилось.