Был поздний вечерний час. Илья Сергеевич возвратился с деловой встречи, связанной с финансированием Академии. Разговор с государственным чиновником, видно, был нелегким, это чувствовалось по возбужденному состоянию знаменитого художника. Он много, слишком много курил - сигарету за сигаретой. На бледном лице, осененном возбужденными голубыми глазами, лежала печать усталости, которую он старался скрыть за оживленным разговором, веселой шуткой, озорной, остроумной прибауткой. Рассказывал, как трудно вести деловой разговор с чиновником, далеким от искусства и даже культуры. «Особенно если чиновник к тому же и подлец, - рассказывал Илья Сергеевич. - Уж лучше дурак, чем подлец. С дураком проще: тому дал конфетку, он и рад, и доволен, и считай - дело сделано. С подлецом трудно. На то он и подлец, чтобы делать другим подлость».
Несмотря на усталость, художник возбужден, огонь его души, энергия восхищает, как и эрудиция, которую он и не пытается скрывать. Он работает с увлечением, с жаром, на износ, совсем не думая о последствиях для своего здоровья. Для него теперь главное - его детище, Академия. На нее направлены все физические и духовные силы, организаторский талант. Трудно, ох, как трудно удержаться на плаву в адово время израильской оккупации, когда тонут крупнейшие предприятия и учреждения, наука, культура. А он и его Академия держатся. Мне нравится его категоричность, даже резкость в оценке тех или иных явлений или личностей. Мы обсуждали широкий круг насущных проблем и вопросов. Меня радовало, что по большому счету, по глобальному вопросу - кто враг России, кто виновен в ее последней трагедии? - мы - единомышленники, как, впрочем, и по многим другим проблемам.
Мы говорили о монархии и Православии, о роли Русской Православной Церкви в духовном возрождении России, о разрушительных деяниях экуменизма, об иудаист-ских «агентах влияния», проникающих в Православие. Вспомнили при этом Глеба Якунина и Александра Меня. Говорили о сектантах, заполонивших страну, об их зловредной деятельности, которую правительство не пресекает, а Дума не спешит принять соответствующий закон.
Глазунов - убежденный монархист и глубоко верующий христианин. Монархические и православные пристрастия явно выражаются в его личном творчестве и в творчестве его учеников. Виктор Шилов говорит: «Каждый человек должен быть верующим. Художник - истово верующим. Вера, которая не знает расстояний, объединяет людей. Преображая мир, она преображает нас, живущих в нем».
С Глазуновым можно спорить, соглашаться или не соглашаться, его точку зрения можно не принимать, но нельзя не уважать его убеждения, в которых он тверд и непоколебим. Например, я не вижу в России перспектив для монархии, но спорить с Глазуновым по этой проблеме не собираюсь. Так же и в отношении отдельных лиц. Илья Сергеевич не приемлет Павла Корина и Аркадия Пластова - очень разных, непохожих друг на друга, выдающихся русских живописцев. У Глазунова к ним не столько профессиональные, сколько «личностные», гражданские претензии.
Мы единодушны в отношении мемориала на Поклонной горе - бездарного, русофобского сооружения, оскверняющего память победителей в Великой Отечественной войне.
В тот вечер Илья Сергеевич пригласил меня посетить Академию, что я и сделал 23 марта. В Академии
Глазунов познакомил меня со своими коллегами - профессорами и доцентами, с цветом русского реализма в живописи, рассказал о трудностях, с которыми приходится сталкиваться почти ежедневно, о ремонте здания, произведенном только на одну треть. Во время беседы с преподавателями я воочию ощущал их патриотический настрой, духовное единомыслие, верность реалистическим традициям русского искусства; объединительным центром, «духовником» их является сам ректор. От него исходят благотворные импульсы к преподавателям, а от них - к студентам. Тогда же Глазунов пригласил меня присутствовать на защите дипломов очередной группы выпускников. Я с благодарностью принял это предложение. Мне очень хотелось увидеть, с каким творческим багажом вступает в большую жизнь молодое племя живописцев, насколько прочно хранит оно принципы и традиции своих наставников. С Ильей Сергеевичем мы договорились через неделю, еще до защиты дипломов, встретиться в его мастерской. Но случилось непредвиденное: на третий день после посещения Академии я оказался в военном госпитале на целых две недели. И там, в госпитале, из телевизионных новостей узнал печальную весть - Илья Сергеевич Глазунов помещен в Центральную больницу с обширным инфарктом.