Он говорил мягко, изысканно мягко, и Пчелкин все более проникался уважением и симпатией к этому «в сущности доброму человеку», как он думал.
Разговоры об искусстве всегда утомляли нетерпеливого, самоуверенного Бориса Юлина, человека молодого, но преуспевающего и самовлюбленного. Он надувал полные розоватые щеки, время от времени бросал на Вику скучающий взгляд и, наконец, тоном капризного ребенка напомнил:
- Мы ждем обещанного, Осип Давыдович.
- Вы всегда спешите, Борис, - дружески, но с неудовольствием ответил Иванов-Петренко. - Давайте-ка лучше сначала чайку попьем. Узнай, пожалуйста, Дианочка, на кухне.
Но узнавать незачем было: в просторной столовой стол уже был накрыт. В центре его маячила бутылка коньяку какой-то заграничной марки, привезенная медицинским полковником. Диана допрашивала Пчелкина.
- А скажите, Николай Николаевич, среди молодых художников есть восходящие звезды вроде Андрея Репиды?
- Как же не быть, есть способные ребята! - Пчелкин обрадовался близкой ему теме. - Вот хоть бы Петр Еременко, или Владимир Машков, или вот Яков Канцель. Да и ваш сосед Борис Юлин талантлив.
При последних словах Пчелкина холеное лицо Бориса изобразило девически совестливую улыбку, а в тусклых глазах появился сухой блеск, не соответствующий этой улыбке. Мягкие розовые пальцы его рук беспокойно засеменили; поведя с ухмылкой бровью, он заметил, стараясь казаться объективным:
- О присутствующих говорить не принято, Николай Николаевич. Ну, а отсутствующие ребята, бесспорно, талантливы. Правда, Володька Машков лишен фантазии, а Петя Еременко ограничен батальным жанром, но я вовсе не хочу умалять их достоинств...
Осип Давыдович продолжал наблюдать за Пчелкиным. Пусть он не думает, что Иванов-Петренко полностью согласен с Борисом. Молодежь не свободна от субъективных оценок. А для Иванова-Петренки истина дороже всего! Он - критик и привык судить беспристрастно. Тут уж личные симпатии и антипатии к черту! И он, улучив подходящую паузу, вставил:
- Очень способный Еременко. Его «Минский котел» -великолепный образец батальной живописи. Кстати, ему очень полезно было бы тоже посмотреть мой сюрприз.
С этими словами Осип Давыдович встал из-за стола, вышел в кабинет и через минуту возвратился с тремя альбомами.
- Я хотел пригласить и Еременко, но незнаком с ним так близко... А хотелось бы. Вот посмотрите: это рисунки известного американского баталиста, участника второй мировой войны, - говорил Осип Давыдович, раскрывая пухлый альбом в черном переплете с красными кровавыми пятнами на обложке. - А это вот последние работы французских художников, - он открыл второй альбом - в пестром переплете. - Ну, а это немцы... - и кивнул на третий альбом - в коричневом переплете.
Смотреть начали с последнего. В альбоме были шестнадцать цветных репродукций с картин одного западногерманского художника, четыре пестрых пейзажа и несколько натюрмортов.
- Обратите внимание на печать, - ликовал Иванов-Петренко. - Не подумаешь, что репродукции! Настоящие
подлинники. Представляете: массовый тираж! За полмарки вы приобретаете полное собрание произведений художника. Что скажете?
- Печать действительно... - промямлил Пчелкин. Его неприятно поразила пестрота.
- А написано-то, написано-то как! Свободно, ярко, сочно! - с видом тонкого ценителя восклицал Юлин.
- Написано - да-а. Чересчур ярко, пожалуй, - не очень определенно сказал Пчелкин. - Рассчитано на дешевый эффект.
Ему никто не возразил, но никто его и не поддержал. Юлин, однако, съязвил:
- Зато наши наследники передвижников пишут серо и скучно...
Пчелкин предложил пригласить сейчас же Еременку - он баталист, ему и карты в руки. Осип Давыдович и его дочь обрадовались, и Николай Николаевич тут же позвонил по телефону Пете.
- Что же ты, голубчик, на совет не ходишь? - Дружески упрекнул он Еременку. - Работал? А сейчас, как я догадываюсь, отдыхаешь? Так вот, запиши адрес и бегом сюда. Интересное для тебя дело есть. Какое? Придешь, узнаешь. Да, да. Сейчас. Это совсем рядом. Через десять минут будешь здесь? Ну, вот и хорошо. Кто тут есть? Все друзья: Боря, Яша... Трубку Канцелю? Пожалуйста.
Канцель взял трубку. Он был, как всегда, немного -словен.
- Петя? Думаю, что тебе будет интересно, - сказал он. - Паши нет. Не знаю. Словом, приходи, ждем.
За четверть часа, пока ждали Еременку, Николай Николаевич рассказал о нем все, что знал: родился Петр на Украине, под Корсунь-Шевченковским, в крестьянской семье; в десять лет попал в детский дом, там и рисовать начал; потом - школа и Ленинградская академия живописи;