- А у нас горячка! К сентябрю во что бы то ни стало должны закончить картину. Шеф нервничает, шумит, по заседаниям порхает, а работать некому, - пожаловался Борис, и жалоба была похожа на хвастовство.
- Но вас же и без шефа трое!
- Да где там трое... Карен - пустое место. Ты же знаешь его амплуа: пейзаж, да и то необычный - в глазах рябит. А тут знаешь, официальный сюжет, срок.
Владимир был поражен такой вызывающей откровенностью, но ничем не выдал своего удивления, а только спросил:
- Ну, а у Паши как?
- Обыкновенно, как бывает у молодоженов: медовый месяц. Тут не до картины...
Получалось так, что над картиной работал один Борис.
На веранде в плетеных качалках и креслах сидело четверо мужчин, одолеваемых, как показалось Машкову, сонной скукой. Владимир узнал Иванова-Петренку и Винокурова, третий - полный грузный мужчина - хозяин дома, Марк Викторович Юлин, а приятное лицо четвертого, худо -щавого, стеснительного, показалось чем-то знакомым.
- Василий Нестерович Лебедев, - назвался он и спросил: - А вы Машков?
Владимир кивнул. Отец Люси смотрел на него с дружеским сочувствием, и это оскорбляло Владимира. Зачем здесь Лебедев? Ну, разумеется, на правах будущего родственника Юлиных! Так быстро? Почему же Люся ни единым словом не обмолвилась? Вот почему Борис так радушно встретил его! Хотел показать Лебедева. Дескать, смотри, в каких отношениях мы с Люсей, и делай выводы...
Додумать ему не дали - забросали вопросами: как живет село, какие виды на урожай? Владимир чуть не сказал: «Какие пока могут быть виды, когда только-только отсеялись», но сдержался.
Владимир молча отвернулся и, взяв со стола иллюстрированный журнал, начал листать его. Взгляд остановился на статье некоего Бориса Тихомирова: «Прогулка по национальной галерее». Что за прогулка? По какой национальной галерее? Взглянул на обложку. А, это журнал «Америка»! Любопытно, что есть в американской сокровищнице искусства? Вот картина Сэведжа «Вашингтон в кругу семьи»...
- Так себе, - сказал Борис из-за плеча Владимира. -Ты вот что посмотри! - И он ткнул пальцем в статью, которая называлась «Театр-арена».
В тоне сенсации в статье рассказывалось о новаторстве режиссера Глен Хюза, ломающего традиции сцены. Театр Глен Хюза похож на цирк, спектакли идут без декораций. Борис с наслаждением прочел вслух, должно быть уже не в первый раз:
- «Пьесы, которые в обычном театре кажутся грубоватыми и схематичными, на сцене-арене приобретают теплоту и мягкость». - И обратился к Лебедеву: - Что вы на это скажете, Василий Нестерович? Здорово, не правда ли?
Лебедев ничего не сказал, зато заговорил Иванов-Петренко:
- Вообще идея не новая для русского театра. В свое время мы опрометчиво отбросили ее, а она, как видите, живет и, несомненно, придет еще к нам.
- А я, знаете ли, не представляю «Вишневый сад» или, скажем, «На дне» без декораций, - простодушно усомнился Лебедев.
Борис в замешательстве огляделся, с галантной любезностью улыбнулся Василию Нестеровичу и, как бы отвечая на его сомнения, с преувеличенной выразительностью прочел:
- «Хюз считает, что сцена в центре зала более всего подходит к легким драмам и комедиям, а потому только такие пьесы вошли в репертуар его театра». - И уже от себя добавил: - Василий Нестерович прав, такие вещи, как «На дне» и «Вишневый сад», не для мистера Хюза.
Владимир не вытерпел:
- Вот, оказывается, где собака зарыта: легкий репертуар! Никаких проблем, никаких драм и трагедий! Ловко придумано! Подальше от жизни. Новаторство, предназначенное для убийства реалистического театра!
- Я вполне разделяю ваш пыл, любезный э-э...
- Владимир Иванович, - подсказал Борис.
- ...любезный Владимир Иванович, - мило продолжал Иванов-Петренко, рассматривая Владимира. - Но, как видите, Хюзу не чуждо новаторство. А новое в той или иной мере всегда является могильщиком старого. Такова диалектика, батенька. Хюз ищет и, как всякий ищущий, рискует ошибиться.
Осип Давыдович щедро одарил своей улыбкой собеседников, и оттого, может быть, не хотелось возражать ему.
Один Лебедев, видимо, не заметил этой обезоруживающей улыбки и сказал без особой учтивости:
- Не всякое трюкачество нужно считать новаторством.
Машков с благодарностью взглянул в бесхитростные глаза Василия Нестеровича.
- Излишняя назидательность убивает искусство, -сипло заговорил Винокуров, незаметно уводя разговор в сторону.
Владимир возразил:
- Наше искусство должно быть беспокойным. Художник должен сам волноваться и других волновать, радоваться и возмущаться.
- Художник должен творить, - тоном уверенного превосходства перебил Борис. - А для этого нужно время. Одно из двух: либо картину писать, либо возмущаться. И вообще... Год назад ты обвинял меня в том, что сейчас сам проповедуешь.