«А он как будто любовался моим смущением и глядел на меня (так показалось мне) поощряющими, влюбленными глазами, теми самыми глазами, какими и прежде порой смотрел на меня, что всегда мне так нравилось в нем, потому что я чувствовала, что это смотрит человек, сознающий за собой право и власть смотреть на меня с таким выражением. В настоящую минуту это меня несколько ободрило.
— Сжечь корабли и быть счастливой, — раздумчиво повторила я его слова. — Хорошо, если бы это от одной меня зависело…
— А то от кого же еще? — спросил он с оттенком некоторого удивления.
— Полагаю, и от него тоже. Этого еще недостаточно, если только одна я люблю, — надо знать, любит ли он меня.
— А разве вы этого не знаете? — выразительно проговорил граф, как бы подчеркивая каждое слово.
— Не знаю… или, по крайней мере, сильно сомневаюсь.
— Почему так? — спросил он с особенной живостью.
— Потому что, говорят, он любит другую…
— Хм!., «говорят»! — раздумчиво усмехнулся он и не без укоризны слегка покачал на меня головой. — Мало ли что «говорят» на свете и в особенности в таких скверных городишках, как наш Украинск!.. И неужели же на одном только этом «говорят» вы основали все ваши сомнения? Разве вы сами не могли бы удостовериться, правда ли то, что «говорят», раз что вы любите?
«Я возразила ему на это, что, напротив, пыталась удостоверяться, и даже неоднократно.
— Вот!.. Ну и что же?
— Признаться, ничего особенного не замечала, — в обществе, по крайней мере.
— Вот то-то же и есть!.. А «говорят»!.. У нас достаточно на двух вечерах протанцевать мазурку с одной и той же особой, чтобы сейчас уже и заговорили. Нет, бросьте вы это пошлое «говорят» и не верьте больше ничему подобному! — горячо и дружески проговорил он самым искренним, убеждающим тоном.
«Каждый про себя, мы оба отлично понимали, о ком идет речь и — слава Богу — я из его собственных уст услышала и окончательно убедилась теперь, что это неправда, — то, что «говорят» насчет его и Ольги.
— Любит ли он вас, говорите вы, — продолжал граф, возвращаясь к прежней теме; — но Боже мой, разве так трудно нам самой в этом убедиться!?.. Знаете пословицу: «сердце сердцу весть подает». Если сердце ваше подсказывает вам, что он любит, — значит, любит. Тут и слов не нужно.
«Я посмотрела на него долгим благодарным взглядом и молча протянула ему для пожатия свою руку.
— А чтобы сжечь корабли, — продолжал он, — вы лучше проверьте наперед сами себя, настолько ли серьезно сами-то вы любите, чтобы решаться на такой подвиг, — и если да, и если притом вы верите в этого человека, в его честность, в его намерения, тогда сжигайте смело! Ведь счастья в жизни так немного, и оно так редко дается…
«К крайней досаде моей, наш разговор на этом был прерван рара-Санковским, пришедшим, с колодой карт в руках, звать графа на партию в «ералаш».
* * *«…Проверить самое себя, настолько ли сама люблю его. — О, да! Я его люблю, и после вчерашнего разговора это для меня выяснилось окончательно.
«Да, я люблю его.
«Но как это случилось?..
«Насколько помню, с самого начала, по возвращении из-за границы, меня подзадорило то, что все говорят о нем, а между тем я его не знаю, и он, живя уже почти два года в Украинске, по-видимому, ни разу не поинтересовался мной. Ведь обратил же он внимание на Ольгу еще тогда, на Мон-Симоншином празднике. Отчего ж не на меня?.. Ну, положим, в то время, как новый еще человек, он мог и не заметить меня, только что выпущенную гимназистку. Положим, я вслед за тем долго была в отсутствии, — ну, а по возвращении?.. Неужели же я такая уже ничтожность, что и внимания его не заслуживаю? Отчего же Ольга…
«Да, вот этот вопрос об Ольге подзадорил меня еще более. Что делать. — надо сознаться, что по отношению к ней у меня всегда было чувство некоторой зависти, хотя я и любила ее от всей души. А как дошли до меня эти слухи, будто Каржоль «ухаживает» за ней, это нехорошее чувство получило во мне еще более определенную, более осязательную форму. «Господи!» — думалось мне. — «Да за что же все это ей да ей?! Отчего же не другим, не мне, например? Разве я хуже?» — И я старалась умалять этого Каржоля в своих собственных глазах, относясь к нему несколько иронически и даже не без некоторой скрытой враждебности, совершенно, впрочем, беспричинной, если не считать за достаточную причину то самое побуждение, которое заставляет Крыловскую лисицу находить высоко висящий виноград зеленым. Но все это было так лишь до первой с ним встречи, до первого знакомства, когда он подарил меня особенным своим вниманием и когда я убедилась, что это вовсе не такой пустой фат, каким я его почему-то себе представляла. Он мне понравился своей изящной простотой, своим уменьем быть всегда интересным в разговоре, своей непринужденностью и, вместе с тем, этой сдержанностью, этим приличием высшей пробы, которое знает себе цену и дается, как мне кажется, только рождением и с детства воспитанной привычкой к хорошему обществу. Не скрою, внимание его с первого же раза очень польстило моему самолюбию, и я из этого заключила, что, стало быть, я если не лучше, то по крайней мере не хуже других, не хуже Ольги, и если он «ухаживает» за ней, то по отношению ко мне это пошлое слово к нему неприменимо. И это мне нравилось.