В комнату впорхнули две служанки, у одной на плече был кувшин, у другой в руках поднос. Они успели сделать всего несколько шагов внутрь и натолкнулись на взгляд своего господина. Они расшиблись о него, как о каменную стену. Вино выплеснулось на мозаичный пол, финики полетели градом на пол.
— Что же ты молчишь?! Я забираю его?
Бакенсети глотал воздух широко открытым ртом, массировал ладонью солнечное сплетение.
— Три дня, — прошептал он.
На лице Мегилы выразилось раздражённое непонимание. Какие три дня? Зачем три дня?!
— Ты что-то скрываешь от меня, Бакенсети?
— Смею ли я?! Но позволь завершиться празднику, позволь собраться с мыслями. Нужно время, чтобы снарядить ладью, и я сам, вместе с тобой, повезу Мериптаха в Аварис.
Все эти аргументы явно не показались «царскому брату» убедительными, за ними стояло ещё что-то. Это «что-то» и питало необъяснимое упорство князя. Прямо сейчас суетливое сопротивление Бакенсети было не сломить. Мегила почувствовал это. Угрожать в таких случаях бесполезно. «Царский брат» встал, являя собой фигуру величайшего неудовольствия.
— Ты что-то скрываешь от меня, Бакенсети, — сказал он утвердительно. — Но что бы это ни было, через три дня я заберу мальчика. Именем Апопа.
11
Замедленно действуя единственной рукой, учитель Ти высыпал на каменный пол две кучки камешков:
— Что ты можешь про них сказать?
Мериптах пересчитал камешки:
— Девять и девять.
— По-твоему, они равны меж собой?
Пожав плечами, мальчик сказал:
— Равны. Девятка равна девятке.
Ти усмехнулся:
— Посмотри внимательнее, Мериптах. В этой кучке камешки обыкновенные, с речной отмели. А в этой и сердолик, и бирюза, и глаз Гора, и зубы Сохмет. Эти камни ценны. Если я захочу их обменять на еду и пойду к торговцу, он мне даст за них не менее двух больших кувшинов эммера. Если я к тому же торговцу приду с этими, речными, камешками, он ничего мне не даст, он рассмеётся мне в лицо и велит слугам вытолкать меня взашей. Так равны ли две этих девятки?
Ученик молчал, растирая пальцем переносицу.
Учитель быстро расчёсывал щёку.
— Ты достиг предела знания, Мериптах, ты можешь посчитать всё. Ты дошёл до края, ты упёрся в стену. Ты в тупике. Ведь подлинная жизнь человека начинается там, где кончаются числа. Камешки только пример. Можно взять людей. Девять и девять человек. О, как они будут не равны, эти девятки. Можно взять народ и народ, ты меня понимаешь, Мериптах?
Мериптах не успел ответить. Снизу, с площади перед дворцовым крылом, раздались крики, грохот, треск. Мальчик побежал к той части крыши, откуда можно было рассмотреть выход праздничной процессии в город.
Двор был полон разодетого, веселящегося народа, украшенного лентами и цветами. Флейтисты, барабанщики, женщины с деревянными трещотками, негры с сухими тыквами, полными камней, — всё это двигалось, подпрыгивало от нетерпения и праздничного энтузиазма. Услышанный Мериптахом звуковой взрыв означал, что правитель вышел к народу.
В самом деле, князь Бакенсети показался на крыльце. На нём не было лица, но полыхал необыкновенный наряд. Истово светился на солнце расшитый серебром, расширяющийся от пояса к коленям передник. На груди тяжело дышал собранный из лазуритовых лучей нагрудник, ослепляя всякого, кто осмеливался смотреть на него. Из огромного, сложного парика текли на плечи и спину микроскопические струйки ароматических масел, окутывая фигуру правителя облаком неописуемого запаха. Сверкала на солнце, венчая волосяную гору парика, мемфисская корона. Бакенсети, перебарывая нестерпимое желание почесаться, поднял руки, сжимая в каждой по жезлу. Знаки правителя нома Зайца и празднества в честь богини Сопдет. Этим жестом объявлялось начало шествия.
Загудели отворяемые ворота. Ливийцы, однообразно покрикивая, начали распихивать толпу вправо и влево, прорубая проход от крыльца к воротам. Бакенсети начал спускаться по ступеням. Отовсюду в него летели цветы и приветствия. Звуки перепутывались: трещали флейты, блеяли барабаны, ухали трещотки. К князю вывели двух великолепных жертвенных ориксов с золочёными рогами. Они были украшены цветами и лентами и чуть покачивались на стройных копытах от волн необыкновенного шума и оттого, что были слегка подпоены пивом.
Когда князь приблизился к воротам, вперёд выбежала шестёрка глашатаев, оглашая дворцовые окрестности радостным известием — благодатный правитель шествует к храму Сопдет на речной берег, где совершит жертвоприношение в благодарность богам за то, что новый год наступил.