Все, и служители, и верховный жрец, должны стоять в молчании, пока бог питается. После этого участники церемонии очищаются священной нильской водой, опять приносят курительницу с терпентином, съеденную Птахом еду уносят, дабы предать огню. Торжественно затворяются золочёные створки, медленно, с глухим пением молитв, задвигаются засовы. Птахотеп старательно оттискивает печать на комке влажной глины и, пятясь, как раб, удаляется.
Он уже решил, как будет себя вести в ситуации, которую создал бесцеремонный фиванец.
3
Гист резко сел на своём ложе и огляделся, ища, что его разбудило. Масляный светильник у входной двери давал мало света, но достаточно, чтобы рассмотреть — они в спальном покое вдвоём. Начальник гарнизона и изваяние Сета. В лазуритовом глазу бога играл огненный отсвет, и это было так же привычно, как пёстрое шерстяное полотнище на стене у ложа, свидетельствующее, что обитатель покоя не ничтожный египтянин, но воин непобедимого степного племени шаззу. Рядом с ложем стояли богато украшенный кувшин для умывания, два низких табурета на ножках в виде львиных лап и тростниковая циновка с ярким, заметным даже в полутьме рисунком. Все вещи несомненно египетской работы, подарок князя Бакенсети предшественнику Гиста. Шаззу племя воинов, а не сибаритов, но для гарнизонной жизни всё же приходилось брать отдельные предметы из развратного египетского обихода. Таким образом, покой начальника гарнизона Хут-ка Птаха являл собой произвольную смесь суровой армейской простоты и дешёвой провинциальной роскоши. И тошнотворную смесь, на взгляд молодого столичного офицера. Гист считался не только одним из лучших офицеров в армии Авариса, но и одним из первейших щёголей этого поразительного города. Во многих отношениях вкус его считался непререкаемым в столице фараона Апопа. Сюда, в гарнизон Хут-ка Птаха, он был отправлен в ссылку за прегрешение, которого за собою не знал, отчего ему было здесь особенно тоскливо. Слуги, певцы, повара, массажисты, гардероб, даже любимые мечи, всё осталось в столичном доме. Гист не спешил обустраивать свою здешнюю жизнь, не веря, что задержится в Мемфисе надолго.
Снаружи раздалось размеренное постукивание двух тростниковых колотушек. Внешнее охранение гарнизона сообщало, что миновала середина ночи и на всех путях порядок.
Вместо того чтобы опуститься обратно на подушку, набитую верблюжьей шерстью, и досмотреть роскошный столичный сон, великодушно посещавший его почти каждую ночь, начальник гарнизона встал, набросил на плечи серую шерстяную накидку и вышел из спального покоя. Оба стражника, дремавшие за дверью, опершись на древки копий, подобрались и шумным сопением показали, что они наготове. Они были похожи друг на друга, как близнецы, как их копья. Коренастые, кривоногие, с круглыми лицами, с овальными безволосыми подбородками. Носы у обоих толстые, короткие, глаза посажены узко. Типичные воины гордого племени шаззу. Гист был заметно выше их ростом, тонкой кости, лицо имел вытянутое и нос горбинкой. Сделав знак рукою, начальник гарнизона велел одному из стражников следовать за собой, второй остался дремать на месте, шумно отрыгнув жирной обеденной похлёбкой.
Выйдя во внутренний двор гарнизонного укрепления, Гист остановился. Двор представлял собою довольно обширную трапецию, окружённую двухэтажной галереей. По углам горели большие смоляные факелы, заполнявшие пространство неподвижным желтоватым туманом. Тяжёлую, призрачную духоту бередило лишь потрескивание горячей смолы да трели невидимых цикад. Нет, ещё лошадиный храп ходил по периметру — первый этаж был системой конюшен. Конь — главный союзник степняка в схватке с сытым, ленивым жителем долины. И сколь бы не был тот велик числом, неизменно и неизбежно он бежит перед монолитным конным строем. Египтяне за полторы сотни лет своего подвластного существования под пятою диких завоевателей так и не смогли толком освоиться с конной премудростью и до сих пор испытывали страх, смешанный с презрением к этим травоядным, но таким опасным зверям. Лишь отдельные аристократы видели в них толк и смысл, но и они предпочитали не забираться в сёдла, но запрягать коней в колесницы.
Так и не сумев сообразить, что заставило его вскочить с постели, Гист решил извлечь пользу из укуса бессонницы и отправился проверять посты. Пыль плаца, словно впитавшая лунный холод, приятно льнула к подошвам. Он пересёк освещённое пространство, огибая большой обелиск, испещрённый изречениями, прославляющими мудрость Сета и фараона. Воин, следовавший за ним, старался ступать след в след. По поверьям его племени, следуя путём большого человека, приближаешься к удаче. А начальник гарнизона несомненно должен был считаться большим человеком. Слишком уж он не походил обликом своим на простого воина, говорили даже, что сам фараон Апоп знает о нём.