Мериптах продолжал неподвижно лежать, и сознание его тоже было неподвижно и прозрачно, как вода в новом бассейне из светлого мрамора. Струя кисловатого дымного запаха пробежала по тонким, чуть трепетнувшим ноздрям. Это означало, что утро в разгаре, повара уже растопили свои печи в тыльной части дворца, теперь сворачивают головы уткам и обдают кипятком, чтобы легче выдирались перья. По крутым каменным лестницам, что взлетали из коридора перед его спаленкой на второй, княжеский этаж, слышалось тупое мягкое постукивание пяток. Прислужницы княгини Аа-мес возносят чистую колодезную воду для утреннего омовения своей госпожи. И, как всегда, беспричинно и весело хихикают. Мериптах не любил эту вечно шушукающуюся, подталкивающую друг друга локотками, одетую во всё полупрозрачное публику. Из их перепачканных липкими сладостями ртов всё время вылетают какие-то смущающие намёки и не до конца понятные шуточки. Встречаясь во дворе, они норовят задеть его бедром или плечом, как будто им мало места. Нет, насколько проще всё с Бехезти или Утмасом.
Над головою Мериптаха уже давно вились две большие нерешительные мухи. Одна всё же спрыгнула из воздуха на сгиб левого локтя. Нужно было только протянуть другую руку и взять мухобойку, но почему-то не хотелось.
Пока княжеский сын лежал в полумраке, в окрестностях задней части дворца был слышен то удаляющийся, то приближающийся гогот большого гуся, по-хозяйски расхаживавшего, где ему заблагорассудится. Этот гусь был любимец Некфера, управляющего винными и пивными складами. Пернатый негодяй словно знал о своём положении, поэтому норовил ущипнуть каждого, кто попадался на пути. Повара, работавшие на воздухе, прямо-таки страдали от него, ибо не отгонишь же скалкой птицу, которая приснилась самому управляющему, причём в говорящем виде. Никто из слуг и писцов, и офицеров охраны этот сон растолковать не смог, поэтому Некфер решил, что гусь этот птица со смыслом и ей можно позволить особенное поведение.
Гоготанье вдруг резко усилилось, гусь управляющего вошёл в дворцовый коридор. Шлёпая лапами по камню, он передвигался от двери до двери, заглядывая внутрь — все ли встали. Всунув голову в спальню Мериптаха, он смотрел на княжеского сына некоторое время, то бусиной правого глаза, го, переложив голову, левого, а потом вдруг чихнул.
В этот момент огромный желтобрюхий крокодил упал в девственную, чистейшую глубину мраморного бассейна. Мериптах вспомнил всё, что произошло с ним вчера ночью, и тут же вскочил на ноги. Оставаться один на один с такими воспоминаниями не было никакой возможности. Едва натянув набедренную повязку, босиком Мериптах выскочил из спальни, пнув мимоходом подглядывающего гусака, которого всегда недолюбливал.
На секунду он задержался в коридоре первого этажа, распахнутом двумя выходами направо и налево в сторону уже разгоревшегося утра. В проёме одного выхода было видно, как крутятся вокруг чадящей в три струи низенькой печи пара поваров, облитых пóтом, как стеклом. Главный трапезный распорядитель Хуфхор презрительно поглядывал на их старания, теребя мочку уха маленьким цветастым веером. Другой конец коридора выходил в сад. Сикомор, акация и пальма стояли гам, как стояли в любое другое утро. Ничего не изменилось, но Мериптаху показалось, что это всего лишь оттого, что они глупые (и повара, и пальмы), просто ещё не знают о случившемся, а когда узнают, то всё переменится. Люди остолбенеют, а деревья запрыгают.