Стандартное православное сознание разрешает это противоречие очень легко. Надо просто признать себя великим грешником, может быть, даже самым грешным человеком на земле, который всё-таки изо всех сил тянется к Свету и не теряет надежды на милосердие Божие. Но здесь есть ловушка. В Церкви тот, кто называет себя великим грешником, на самом деле объявляет себя истинно православным. Преподобный Ефрем Сирин молился: «Господи, даруй мне зрети моя прегрешения…». И если я свои непомерные грехи столь отчетливо вижу, значит я уже выше уровня преподобного. Вместо самоосуждения получается самовосхваление. Это гордыня в одеждах смирения. Если православный человек будет говорить не то, что должен, не то, что ему предписано говорить, а то что он на самом деле чувствует, так уверяю вас, мало кто назовет себя великим грешником.
Так что стандартный способ истолковать своё отторжение от «светлого радио» не кажется мне наилучшим. Ну не чувствую я, что они там все почти святые, а я тут почти сатанист. Могу и ошибаться. Может быть, и правда именно моя греховность заставляет меня чувствовать раздражение от православного радио. Но что-то мне шепчет, что они там не ближе к святости, чем я. За их умильностью и елейностью может стоять не меньше греховности, чем за моим неприятием всего этого. Впрочем, и в этом могу ошибаться. Но уже очевидно, что тут больше одной версии
И вот тут я с большей осторожностью хочу предположить, что есть нечто такое, чего мы обычно не видим и не распознаем, в существование чего очень трудно поверить. Тьма Господня. Тьма, которая не от дьявола, которая не является производной от наших грехов. Может быть, эта тьма и не от Бога, но она не мешает искренне служить Богу. Эта тьма может быть духовно нейтральна. Она человеческая и ничего сатанинского в ней нет.
Вот уже три десятилетия я наблюдаю в храме за людьми. Какие они все разные! Одни искрятся радостью, с их лиц вообще не сходит светлая улыбка. Другие мрачноватые, можно даже сказать угрюмые, они почти никогда не улыбаются. Казалось бы, в первых есть свет, а во вторых его не видно. Где свет там и Бог. Но тут всё сложнее. Можете ли вы, положа руку на сердце, утверждать, что улыбчивые ближе к Богу чем угрюмые?
Протестанты очень любят говорить о том, что христианство — это религия радости. На это епископ Никон (Рождественский) хорошо ответил: «Да, христианство это религия радости, но путь к этой радости лежит через Голгофу». Может быть, душа улыбчивых православных глубже переживает радость Воскресения, а душа угрюмых православных пребывает на Голгофе? Вроде бы ни для кого не обидное объяснение, хотя угрюмым можно сказать: «Вы тоже подтягивайтесь. Христос уже воскрес». Получается, что «светлые» опережают нас в своём духовном развитии?
Хотя меня наша улыбчивая братия заставляет вспомнить о протестантах. Вот те тоже постоянно улыбаются. Про тех определенно могу сказать, что улыбки их фальшивые, искусственные, американские. Про наших столь определенно не скажу, но ведь как знать. Нет ли и в их улыбках фальши?
Может ли эта постоянная улыбчивость быть признаком легковесности, несерьёзности, бездумности? Может. Что если это легкомысленное нежелание понимать, что речь идет об очень серьезных вещах? Может быть. А может угрюмство быть признаком предельной серьёзности, постоянной сосредоточенности на главном? И это может быть. Хотя вовсе не обязательно. Тут мы упираемся в тайну человеческой души, которая никогда и ни кем не может быть разгадана.
Так вот улыбчивых можно условно назвать «светлыми», а угрюмых «темными», эта «тьма» отнюдь не порождение греховности, просто речь идёт о двух разных психологических типах, с духовной точки зрения равноценных. Но надо ли один из двух равноценных психологических типов называть темным? А вы бы не называли себя светлыми, так и мы бы не называли себя темными.
Итак, всё очень просто, мы всего лишь разные, и ведь Бог не велел нам быть одинаковыми. Никто из нас не дальше от Бога и не ближе к Нему, просто мы принадлежим к разным психологическим типам, в этом нет ни чего страшного, всё нормально. И моё отторжение от «светлого радио» это просто раздражение от столкновения с другим психологическим типом, а вовсе не отторжение от православия. Я признаю их право быть такими, какие они есть, никто не обязан быть похожим на меня.
Но вот когда люди определенного психологического склада начинают считать себя мерилом всех вещей, это уже создает проблему. Дело совсем не в православии, дело в наших представлениях о нём.