В конце концов Кристиан ровным, ледяным тоном бросил в трубку: "Заткнись!", — и Кира немедленно заткнулась. Я прямо-таки воочию увидел, как она, онемев, застыла рядом с телефоном, покрывшись ледяной корочкой и инеем. Пока она молчала, Кристиан обстоятельно объяснял ей, что он сделает, если она не позволит Агни переехать к нему. Он, впрочем, по-прежнему держался в рамках приличия, и самой страшной его угрозой была угроза обратиться в суд с тем, чтобы оспорить права Киры на дочь. Я, правда, не видел для этого никаких оснований, но Киру проняло. Она немедленно передала трубку Агни и сказала: "Сами разбирайтесь".
С дочерью Кристиан вел себя уже как человек, а не как ангел гнева. Пожалуй, мне даже не приходилось слышать у него таких мягких и человечных интонаций. Перед такой мягкостью и любовью было не устоять. Агни расплакалась и сквозь слезы сказала, что конечно же, конечно, хочет переехать к нему, и как можно скорее.
В тот же день свершилось великое переселение народов. Агни снова заняла свою спальню в доме Кристиана, на сей раз перетащив туда все безделушки, до последнего постера, из дома матери. Позже Кристиан все же сумел устроить так, чтобы Агни осталась с ним до своего совершеннолетия. Полагаю, он все же исполнил свою угрозу пойти в суд, а какие уж он нашел аргументы, чтобы отобрать дочь у матери, для меня навсегда осталось загадкой.
С Агни временами, пока к ней не вернулась обычная ее жизнерадостность, приходилось тяжко. На нее накатывали приступы ужасного настроения, когда после буйства и бесконечных капризов она впадала в депрессию и целыми днями лила слезы у себя в комнате, сама не зная о чем. Полагаю, что она, без шуток, все же была влюблена в Лючио. Так сказать, по своей воле, без всяких вампирских чар. Все-таки его трудно было не полюбить. Тем более, что между ними была и физическая близость. Как я ее понимал! Иногда и мне нестерпимо хотелось просто увидеть его. Но я снова и снова заставлял себя вспомнить, кто он, и как я должен относиться к нему.
С каждым днем Агни становилась спокойнее. В этом была огромная заслуга Хозе, который зачастил к нам после переезда Агни. Сначала Кристиан принимал его не слишком любезно, что-то ему в Хозе сильно не нравилось: то ли его пронырливость, то ли сумасшедшинка в серых глазах. Особенно неприятно ему было видеть Хозе рядом со своей дочерью. Но Агни встречала его неизменно благосклонно, в какой бы фазе своего изменчивого настроение ни пребывала, и Кристиан понемногу стал смягчаться. Да и Хозе при нем был настоящим пай-мальчиком. Мне казалось, что Хозе его не то чтобы побаивается, но шибко уважает.
Вопрос с полицией решался долго и трудно. К счастью, мне удалось избежать дальнейшего общения с Райсом и его парнями, и за это я был крайне благодарен Кристиану, который все взял на себя. Что уж он наплел копам, я не знаю, но от меня они отвязались, а принялись трясти его. На допросы его вызывали каждую неделю, а то и по несколько раз в неделю. Райс все хотел установить связь между ним и загадочным Лючио, который, как он решил, являлся главным организатором убийства и похищения. Наверное, Кристиану нелегко было выпутаться. Спасли его собственная твердость духа, да еще то обстоятельство, что Лючио никак не давал о себе знать. И вообще не происходило больше ничего криминального или хотя бы просто необычного. В конце концов, от Кристиана отстали, но за тот месяц, когда его регулярно трепали в полицейском участке, ему здорово досталось. Он похудел и сильно постарел, как будто разом накинул лет десять. Не знаю, было дело в постоянно нервотрепке, или просто отказал какой-то очередной механизм в организме носферату, сдерживающий старение, но я не мог смотреть на него без боли. Глядя в его постаревшее лицо и на седину в темных волосах, я неизменно вспоминал молодое, без всяких морщин и складок, улыбающееся лицо Лючио, его блестящие черные глаза и шелковистые, без следа седины, волосы.
Что до меня, то я снова вернулся в школу. Правда, поначалу мне было как-то сложно воспринимать адекватно своих одноклассников и учителей, а особенно — то, что рассказывали на уроках, — после всего пережитого, но постепенно я привык. Со временем и убийство отца, и Лючио (которого я больше не видел), и старый загородный особняк, и кровавые ритуалы, все стало казаться кошмарным сном. Но после школы я возвращался к Кристиану, а не в отцовский дом; порез на запястье хоть и зажил, но оставил после себя тонкую белую полоску шрама, которая напоминала мне о реальности произошедшего; и никогда, никогда больше я не слышал отцовского голоса, не видел его лица, кроме как на фотографиях. Но на них я старался не смотреть. Привык никогда не видеть матери, говорил я себе, привыкнешь не видеть и отца. Что же теперь поделать. Но я знал, что никогда не смирюсь с его смертью.