— И сколько прошло с тех пор, как ты?..
— Около ста. На данный момент, мой биологический возраст — сорок, или около того. Мне осталось лет тридцать-сорок, и когда я умру семидесятилетним стариком, никто ничего не заподозрит.
— И ты до сих пор испытываешь… жажду?
— Да, — просто ответил Кристиан. — Но я привык.
Я не нашелся, что сказать. Сто лет! В этот срок с легкостью укладывались все отведенные мне годы жизни, да еще и запас оставался. Для человека сто лет — это почти вечность. Вечность, наполненная неутихающей, неутоленной страстью. Мне даже представить такое было сложно. Еще бы, ведь я и вообразить не мог, что такое жажда носферату. Для Кристиана же, вероятно, оставшиеся ему сорок лет жизни — почти ничто. И он променял свою почти вечную жизнь на этот жалкий огрызок ради того, чтобы быть просто человеком. Как же случилось, что он решил порвать со своими собратьями? Ведь он, опять же, рассказывал, что вампиры очень крепко держатся друг друга и не выпускают своих из клана. Разумеется, я спросил и об этом.
— Как и почему я ушел — это история отдельная, — отозвался он сразу же. — И довольно длинная. Мое решение порвать с кланом было обусловлено не только моими личными вкусами — я имею в виду отвращение к крови. Я, в отличие от остальных, не считаю благом ни наши особенные способности, ни долголетие. Слишком высока цена за это. Основная идея сообщества вампиров — что предназначение человека состоит исключительно в том, чтобы служить источником жизни "высшим существам", — мне отвратительна. Не скрою, я более двухсот лет жил в рамках многовековых традиций носферату, пил кровь живых существ и за их счет поддерживал свою жизнь. Бывало, что мои жертвы умирали…
Тут я содрогнулся, слишком живо представив: к моей шее прикасаются острые зубы, и жизнь по капле покидает тело… Кстати, об острых зубах. Мне пришло в голову, что ничего похожего на клыки я никогда у Кристиана не видел. Вот и еще один вопрос, который нужно задать.
Кристиан, вероятно, заметил, как я дернулся. Он чуть подался вперед и заглянул мне в глаза.
— Мне не хотелось бы, чтобы ты начал бояться меня, — сказал он негромко. — Но что было, то было, от прошлого не откажешься, не отвернешься. Так вот, до того момента, как я решил порвать со своей «семьей», мы с Лючио были друзьями. Но после моего ухода наша дружба, разумеется, пошла врозь. Мы жестоко поссорились. У нас были слишком разные убеждения, чтобы мы могли продолжать поддерживать отношения. Когда я уходил, Лючио предупредил, что мне лучше не появляться на пути ни у кого из носферату.
— Почему ты не уехал в другой город?
— В других городах имеются свои кланы. Чужаков, да еще отступников, нигде не примут ласково. Мне лучше было оставаться там, где меня знали. Вообще-то, отступников стараются уничтожить, но Лючио сделал для меня исключение, и отпустил с миром. То есть, относительно с миром: учитывая, как могло быть. Не скажу, что с тех пор я не пересекался ни с кем из вампиров, но со мной не решались связываться. Памятуя о моей прежней силе, я полагаю. Я ведь и до сих пор кое-что еще могу, и сегодня у Лючио убедился в этом.
— Значит, все же ты не обычный человек! — вырвалось у меня. — Столько лет прошло, и неужели ни у кого не родилось никаких подозрений? Неужели никто не заметил, что с тобой что-то не так?
— Ты же не замечал, пока Лючио не сказал, — усмехнулся Кристиан. — Впрочем, ты прав. Конечно, люди замечали кое-что, и без подозрений не обходилось. Всякое бывало, не все недоразумения улаживались миром, — он о чем-то вздохнул и продолжал: — Между прочим, твой отец тоже догадывался. Открыто я Адриену ничего не говорил, но он и не спрашивал. Ему и не нужно было спрашивать: мы слишком долго были знакомы. Адриен не мог замечать, что я меняюсь слишком медленно. Думаю, ему бросались в глаза и некоторые другие черточки, все-таки, он к этому моменту уже знал о существовании вампиров и тесно общался с ними. Но, смею надеяться, ему было все равно, обычный я человек или вампир.
— Потому, что он доверял тебе…
— Да, так. Только, может быть, зря я избегал прямого разговора. Если бы мы прояснили все до конца, возможно, многие события пошли бы по-другому.
— Что толку от сослагательного наклонения? — я взял несколько агрессивный тон, так как чувствовал, что к глазам снова подступают предательские слезы. — Если бы, когда бы… Не вижу смысла в рассуждениях задним числом.