— I thank God for the suffering, — пробормотал я фразу из Крэдлов.
----------------------------
Благодарю тебя, Боже, за страдания
Лючио вопросительно приподнял бровь.
— Что? Впрочем, неважно. Может быть, мне уйти? Если ты хотел побыть один…
Удивившись его тактичности, а заодно и той внезапной, бог знает откуда взявшейся свободе, с которым я сегодня повел разговор с этим носферату, с этим чудовищем, я неожиданно для себя сказал:
— Нет. Я хотел вас видеть.
— Знаю. Мне докладывали, что ты приезжал.
— Почему вы ко мне не вышли?
— Я был занят.
— Однако, вы нашли время для болтовни с Хозе.
Лючио улыбнулся.
— Откуда тебе знать, что это был я?
— Я в этом уверен!
— О, сколько агрессии! Знаешь, Илэр, тебе следовало бы не нападать, а поблагодарить меня. Ведь я предоставил тебе чУдную возможности пообщаться с твоей матушкой без помех.
Звучащая в его волшебном голосе насмешка не понравилась мне.
— Вам не идет роль добренького дядюшки!.. — сказал я сквозь зубы.
— Правда? А какая роль мне идет? Кровожадного чудовища?
— Да, только… на него вы походите меньше всего! — вырвалось у меня против воли.
— Внешность обманчива, не тому ли тебя учит Кристо? Самые ядовитые цветы и животные бывают обычно чудо как красивы.
— О, яду в вас достаточно! Жаль только, что он не смертелен.
— Боже мой, Илэр, не ожидал от тебя такого красноречия. Право, мне нравится, что у тебя развязался язык. Я думал, ты молчальник, а ты, оказывается, умеешь премило говорить. Что до моего яда, уверяю тебя: все зависит от дозы.
— Лучше бы вы жалили сразу насмерть!
— Подумываешь о смерти? Не рановато ли? Шестнадцать лет, самое начало жизни, все впереди.
Я молчал.
— Ну да, тебе крепко досталось, — продолжал Лючио, не спуская с меня взгляда. — Но бывает еще хуже, поверь.
— Вы говорите, как Кристиан.
Лючио усмехнулся и зачерпнул горстью снег, стал мять его.
— А знаешь, почему мне так дорог Кристо? Он единственный человек, который способен понять меня, как самого себя. Мы мыслим одинаково.
— Ой ли?
— Одинаково, одинаково. Только Кристо слишком долго возился с людьми и здорово размяк.
— Пусть размяк, но Кристиан — человек, а вы…
— Чудовище, — подхватил Лючио. — Да, да, Илэр, я знаю. Чего только не наслушался о себе за четыре-то века. Готов признать, что мои моральные принципы далеки от общепринятых. Хотя, возможно, от них и вовсе остались одни лохмотья.
— Это больше похоже на правду.
— Ну вот, теперь ты обвиняешь меня в беспринципности. Не устаю удивляться вам, люди: в глаза называя меня чудовищем, вы не перестаете поклоняться мне, как идолу. Так кто из нас беспринципен?
Я отшатнулся.
— Никто вам не поклоняется!
— Правда? А скажи, Илэр, только честно: что ты по отношению ко мне испытываешь?
— Я вас ненавижу!
— Верю. А еще?
— Вы мне отвратительны!
— И в это верю. А как насчет нежности? Обожания? Преклонения? Любви, наконец?
Он знал, все знал обо мне. Прочел по лицу? По выражению глаз? Или просто за свою долгую жизнь так хорошо изучил людей, что научился читать в их мыслях?
— Не мучьте меня, — прошептал я.
— Ты сам себя мучишь, — ответил Лючио. — Подойди ко мне, малыш.
Его зову я противиться не мог и подошел — медленно, как будто на каждой ноге висело по пудовой гире. Лючио встал, положил мне руки на плечи и бесконечно нежно поцеловал в лоб. Его поцелуй ожог меня. Теперь, подумал я, буду носить его, как клеймо.
— В тебе есть что-то, что роднит нас, — тихо, мягко проговорил Лючио. — Я чувствую тебя почти так же хорошо, как Кристо. Как знать, быть может, в тебе все-таки течет моя кровь?
— Это не так! — сказал я, отстраняясь.
— Какая странная идея, — тихо засмеялся он. — Только вообразить себе, будто у меня может быть сын! После стольких веков железной уверенности, что я последний в роду. Очень странная идея!
— Я — Френе, и никак иначе!
Лючио снова засмеялся, отпустил меня и сел обратно на парапет.
— Ты так и не сказал, зачем хотел меня видеть, Илэр.
— А вы не сказали, зачем пришли сюда.
— Ладно, — согласился Лючио. — Откровенность за откровенность. Я, видишь ли, сожалею, что мы с твоим отцом так и не нашли общий язык. Не сумели примириться. Не смотри на меня так, это не угрызения совести. Твой отец, малыш, искренне и очень сильно ненавидел меня за то, что я заставлял страдать Лорену. Его Лорену. За это он убил бы меня, если бы только мог. Впрочем, он к этому стремился. Ей богу, Лорена не заслуживала такой любви. Не заслуживала, чтобы из-за нее кто-то умирал. Слабая, безвольная, никчемная, она хороша только в постели, да и то быстро приедается.