А потом… Сон, должно быть, сон… Какие еще всадники? Он же ждал поезд, а вокруг скакали ободранные до мяса лошади, качались широкополые шляпы лихих наездников. Какой-то плохой готический вестерн. И листья! Много осенних листьев, набивающихся в рот, мешающих дышать.
Но вскоре все проходило, Хейл обнаруживал себя на прежнем месте, в очередной раз раздраженно просил кого-то не загораживать табло. Он не хотел пропустить свою остановку. Странный-странный сон…
На вокзале было по-прежнему уныло, сыро и темно, как в подземелье. В углах неопрятно свисали клоки паутины, как спутанные космы ведьм. Дрянной вокзал, как из позапрошлого столетия.
Питер поморщился, уставившись на список городов. Бейкон-Хиллс читался отчетливо, а название пункта назначения не вспоминалось. Ничего, наверное, написано на билете, ведь главное, чтобы прибыл поезд. Но на вокзале царствовала гнетущая тишина. Потом снова поднимался ветер, снова все куда-то бежали, подхваченные вихрем гниющих листьев. Вновь черные всадники палили в воздух, скидывали с седел каких-то перепуганных незнакомцев. Проносились мимо, табло с остановками бешено крутилось, голос из громкоговорителя повторял и повторял:
— Отменены… Отменены…
Что все это значило? Питер поморщился, растирая виски. Куда он ехал? Наверное, убегал из города. Куда еще податься преследуемому кучкой наглых подростков стареющему оборотню?
Всадники разрывали пыльное оцепенение цокотом копыт, свистом хлыста и беспорядочной пальбой в стиле бандитов из салунов. Их появление раз за разом наводило ужас на всех пассажиров.
«Кажется. Это не сон. Что здесь, черт возьми, происходит?!» — смутно догадывался оборотень. Но вновь все стихало, он обнаруживал себя на неудобной скамейке, глаза слипались, рассудок витал где-то в сизом желе грязноватого воздуха зала ожидания. С каждым разом пробуждения приносили все больше смятения. Он забывал себя, забывал город, в который направлялся. Казалось, с каждым таким видением от него отрезали пласт души и памяти. Нет, все ерунда. Просто надо хорошенько выспаться. Даже оборотней изматывает бессонница.
«Нет, просто крайне паршивый сон», — подумал Хейл, сжимая и разжимая кулаки, покоившиеся на коленях. Не похоже, чтобы он куда-то бежал несколько секунд назад. Он просто ждал поезд. А сколько он уже ждал-то?
Нигде не находилось часов, но казалось, что скоро со стороны путей донесется гул колес — тогда и двинется с места. До того момента ничего не хотелось делать. Дремота окутывала липкими щупальцами, проникала прямо в душу, словно стремясь вытащить ее из оболочки, преобразовать во что-то иное.
Хейл вздрогнул, отгоняя наваждение. Он слегка огляделся, посмотрел на унылых людей: большинство спали с открытыми глазами, которые мутными стеклышками уставились в никуда. Все сложили руки на коленях, застыв монолитами. Никто не перебирал вещи, не спорил, не смеялся, не разговаривал, не ходил из стороны в сторону. Дети не играли, родители их не понукали. Немое послушание читалось на лицах каждого, словно у роботов.
«Что-то не то… что-то не то, Питер!» — настойчиво шептал внутренний голос. И все же не удавалось пошевелиться.
Внезапно вновь поднялась пыль, и стеклянное оцепенение рассыпалось, распалось, как мираж. Вокзал охватила паника. Люди вновь бежали, ломая ноги о скамейки, перескакивая через них и ужасаясь всадникам. Хейл со сдавленным стоном тоже побежал. Всадники! Снова эти всадники. Но он же помнил, что не спал. Нет! Не ждал он никакого поезда. Или опять бредил на грани сна и яви? Он даже не помнил, от чего настолько устал.
Цокот копыт не могла подделать никакая дремота, как и свист хлыстов. Всадники неслись мимо паникующих пассажиров и кидали в их ряды новых людей. Возможно, их всех взяли в заложники? Поэтому-то не поезда они ждали. Впрочем, оборотень наверняка первым освободился бы.
Хейл метался в колышущемся людском желе, переполненном каким-то первобытным ужасом. Внезапно из общего хаоса лиц выхвалилось одно знакомое.
— Вот это встреча! — с ненавистью выплюнул Хейл. Еще бы! В этом беспорядке среди беспорядочного метания людей он наткнулся на Стайлза, этого мерзкого мальчишку, который без сверхъестественных способностей оставался в команде генератором бредовых, но действенных идей и опасных планов.
Первой мыслью было придушить его, Хейл кинул мальчишку к стене, сдавив каменной хваткой оборотня тонкую шею.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивал сбитый с толку Стайлз.
— Жду поезд! — отвечал разъяренный Хейл.
Догадки и страхи мучили его лишь отчасти, все ощущалось каким-то притупленным, словно кто-то внушил ему: он ждет поезд. Впрочем, ярость возвращала некоторую ясность мыслей. Стайлз отчетливо напоминал о прошлом. Если бы не вмешательство этого парня, наверное, Скотт стал бы одним из первых бет в новоявленной стае самого Хейла. Но этого не случилось. И вновь захотелось придушить Стайлза.
Впрочем… Все это минуло слишком давно. За это время случилось и умереть, и воскресить себя, и снова встать несколько раз на грань между жизнь и смертью. И предать, и помочь, и снова предать, за что и оказался в психушке. Там о нем все позабыли. Забвение — та же смерть. Именно оно пропитывало затянутый паутиной вокзал.
В карцере он почти умер от забвения. Он цеплялся за отблески прошлой жизни, как за последнее спасение. Картины прошлого возникали разрозненные. Пожар, желание создать собственную стаю. Малия. Малия Тейт, а не Малия Хейл, как надлежало бы не будь Питер таким…
Однажды он узнал, что у него есть дочь, Малия Хейл, койот-оборотень. Что ж… Она не питала теплых чувств к отцу, да он и не заслужил. И все-таки, наверное, ее не хватало.
Может, мысль о ней позволила скинуть губительный сон «зала ожидания». Вернуться! Он хотел вернуться, чтобы увидеть еще раз Малию. Нет, он держался бы по-прежнему в стороне от нее, но все-таки… В любом случае: вместо нее глаза мозолил Стайлз. Но, может, именно он пролил бы свет на происходящее? Почему все опять бежали? Кто, в конце концов, в двадцать первом веке носится на черных лошадях и палит из револьверов? Хейл был уверен, что приехал на вокзал на такси.
— Это Всадники Дикой Охоты! — разубеждал его Стайлз. И вот тогда в голове наступила некоторая ясность. Конечно! Об этих существах, что приходят с бурей, слагали страшные легенды, а возникающие города-призраки объясняли кризисом промышленности. Если бы!
Всадники приходили и забирали всех, стирая о них малейшие воспоминания. Тогда Хейл вдруг осознал: его тоже стерли. Такси? Нет, память еще не настолько прохудилась, чтобы забыть поездку на такси. Особенно, если учитывать, что он сбежал перед этим из психиатрической лечебницы, из самого охраняемого отделения для сверхъестественных существ. Или не сбежал.
Его забрали призрачные всадники Дикой Охоты! Вечно ему «везло» оказаться в эпицентре какой-то катастрофы. Как же он устал от всего этого! Ему сполна хватило и рокового пожара, и шести лет в коме, и приступов жгучей ярости, которая уже никогда бы не иссякла. Так уж ли весело шесть лет не находится в пределах своего сознания? Конечно, он стал маньяком, он придумал «список смертников», он выходил на улице в образе зверя, собирая кровавую жатву. Пожалуй, об этой части своей судьбы он не сожалел. Зверь всегда остается зверем, даже если его учат жить среди людей, выставляют при свете дня человеком. Но свет полной луны рано или поздно заставит показаться истинную сущность. Так уж ли надо противиться ей?
Забрали, стерли все воспоминания о нем. Довершили то, что так хотели все остальные! Дерек, Скотт, Стайлз, Малия — все! Все так жаждали стереть его, вышвырнуть. Им это почти удалось: его заперли в психушке, закрыли в одной камере с безумным экстрасенсом, который сводил с ума.