Вероника не ожидала многого. Но Сергей оказался неплох. Его осторожность и неторопливость были бы восхитительны, если бы Вероника не подозревала в глубине души, что они - следствие не опыта, а как раз наоборот. Его выдавало дыхание - все остальное он успешно сдерживал. Впрочем, целоваться он умел, и именно этим они в основном и занимались первые минут пятнадцать. Или двадцать, или час... Время потеряло вое значение.
Вероника нетерпеливо взяла его за запястье и положила его ладонь туда, куда ее давно, по ее разумению, следовало положить. Сережа улыбнулся. Тучу, если причиной недавней тьмы была она, куда-то унесло. Взошла луна. Его лицо в ее свете казалось таким милым, таким детским...
- Я понял, - тихо сказал он.
Но руку ей на грудь он положил уже сам.
- Может быть, вообще снимем платье? - хрипло спросил он чуть спустя.
- Тогда ты тоже раздевайся, - низким, полным желания голосом, от которого Сергея пробила дрожь, сказала Вероника.
Он приподнялся и стал стаскивать с себя футболку. Он слышал, как зашуршал шелк -рядом Вероника встала на колени и стащила с себя платье.
* * *
Оно видело множество самых разных людских душ. Растрескавшихся, как старое дерево, изъеденных чревоточинами пороков и страстей; мягких, словно глина; мутных, как засиженное мухами стекло. Самыми редкими были цельные, как алмаз, без единого пустого места внутри - и оно не любило вспоминать о встречах с ними. Во всех остальных для него находилось место.
Иногда проникнуть внутрь было не так легко, но когда дело было сделано, все без исключения становились его послушными марионетками.
Эта душа, которой оно овладело после долгого периода одиночества и голода, имела единственную трещину, сквозь которую оно смогло просочиться внутрь; но зато размеры этой трещины впечатляли.
Но, не несмотря на легкость, с которой оно ворвалось в душу Даниила, возникло неожиданное неудобство.
Он сопротивлялся.
Сначала оно подумало, что просто еще не до конца заполнило собой огромную полость в его душе, проеденную гордыней и тщеславием. Но дело было в другом.
Хозяйка Кладбища научила его многим трюкам, и одним из них Даниил воспользовался прямо в автобусе, неспешно громыхавшем к Олегову кладбищу. Собственно, то, что они поехали на автобусе, уже было его маленькой победой - он отказался вести машину.
А в автобусе он начал умирать.
Он соскальзывал в смертную тень так умело и незаметно, что оно спохватилось лишь тогда, когда рука, сжимавшая поручень, разжалась.
Если бы Даниилу удалось то, что он задумал, твари, захватившей его, пришлось бы вернуться обратно в крепость, невыразимо опостылевшую за прошедшие века. Оно выдернуло его обратно в реальный мир, грубо, жестко, не заботясь о том, что он испытает при этом.
Пока шла эта внутренняя, незаметная ничьему глазу яростная борьба, тело Даниила уже оказалось на полу. Когда оно победило, оказалось, что какой-то подросток помогает ему встать, придерживая за талию.
Тогда оно не обратило на этого юного человечка никакого внимания; но оно вспомнило о добром, всегда готовом помочь ближнему мальчике, когда уже стояло перед воротами кладбища. Оно уложило наполненный спермой презерватив в плоский металлический портсигар, который нашелся в вещах Даниила, а портсигар поместило в карман джинсов.
Карман был пуст.
Оно нашло проклятого воришку - это было нетрудно, автобус еще не успел уехать далеко. Вор уже покинул его. Он успел обследовать портсигар, и, вдоволь насмеявшись, выбросил презерватив в придорожную канаву - а сам портсигар в данный момент менял на дозу у известной барыги, цыганки Любки. Судьба портсигара мало волновала тварь; а вот то, что находилось в презервативе...
На тонком уровне истинных сущностей тварь могла многое, почти все. Но физические ее возможности были ограничены возможностями носителя. А это тело было уже порядком потрепано временем - и ничто в мире не могло заставить его испытать два оргазма за час.
Тварь лишилась главного компонента заклятия, которое предстояло наложить на спящих на этом кладбище. Твари не была нужна сперма именно своего носителя; сошла бы любая. Но кладбища обычно являются чертовски безлюдными местами - и особенно безлюдны они в душную летнюю ночь.
Остановку у кладбища освещал одинокий фонарь. Тускло-желтый свет выхватывал из темноты корявые ветки сирени, кусок витой ограды кладбища и обломки асфальта на подъездной дорожке.
Свет фонаря задрожал. Затрясся и сам фонарь - так, что послышался железный лязг. Фонарь с грохотом разлетелся вдребезги. Огненная россыпь осколков чиркнула по темным листьям, по железным прутьям и погасла.