Переведя дух и малость отдохнув, дэр поднялся на ноги и вполне уверенно зашагал по пыльной грунтовой дорожке, петляющей вдоль берега. С другого её бока красовались густыми всходами поля-наделы с озимыми. А вдалеке уже виднелись окраинные дома Шитфлиса с крышами, крытыми осиновой дранкой, которая радостно серебрилась под яркими лучами солнца.
Потревоженная дорожная пыль клубилась позади волшебника, медленно оседая вниз, словно символ тщетности жизни и как гарант невозможности изменить прошлое. Но зато впереди замаячил призрак долгожданного отдыха с полноценным сном на нормальной постели, а не на охапке листьев, с возможностью смыть с себя грязь, с вкусной едой и обильной выпивкой, которая после всего случившегося была Анклу жизненно необходима, если он хотел остаться в здравом рассудке. И постирушка на скорую руку не повредит. А вот уж потом, завтра, например, можно будет поразмышлять, как же он будет добираться в Метаф. Причем крайне желательно попасть в город магов по возможности скорее, чтобы совместными усилиями всего Архата решить, как жить-быть дальше. Да и виновных не помешает определить и примерно наказать.
Солнце наконец-то начало входить в силу, пока еще нежно лаская теплыми лучами, но обещая к полудню хорошенько прожарить всё вокруг. Над головой волшебника в лазоревой синеве порхали пташки, гоняясь за вездесущей мошкарой и что-то весело щебеча-чирикая-посвистывая на своем птичьем языке. С окраины поселка донеслось протяжное коровье мычание. На левое плечо Анкла уселась пестрая бабочка, по всем местным приметам сулящая приятную встречу в самое ближайшее время. И хотя он не верил в подобные суеверия, но прогонять её не стал, пусть прокатится немножко, не велика тяжесть. В воздухе витали ароматы пасторальной чистоты и свежести, к которым по мере приближения к поселку постепенно добавлялись запахи жилья. Легкое дуновение ветра донесло до ноздрей мага умопомрачительное благоухание свежеиспеченного хлеба с едва уловимой обонянием примесью дыма.
Идиллия…
Вот только поселуха, в крайнем случае её окраина, выглядела до странности безлюдной, будто все жители покинули свои жилища второпях, даже не озаботившись прикрыть калитки. Удивлённый Анкл неспешно миновал парочку переулков, в которых маленькие и зачастую кривобокие домишки тесно лепились друг к другу, словно, сбившись в стаю, им было проще выдержать грядущие невзгоды от негодницы судьбы, постоянно подкидывающей всё новые и новые подлянки.
И только разок маг заметил признаки жизни в селении: пыльная занавеска неопределенной расцветки, прикрывавшая внутренности одной из халуп от непрошенных любопытных взоров, на несколько секунд сдвинулась в сторону. В темном прогале подслеповатого окна медленно проступили очертания старушечьего лица, приблизившегося вплотную к замызганной до крайности слюдяной пластине. Неприветливым взглядом оценив путника, бабка беззвучно прошамкала что-то себе под крючковатый нос. Затем она скривила бескровные потрескавшиеся губы в ухмылке, выставив напоказ пару зубов, основательно подгнивших, но всё ж пока чудом уцелевших в давно проигранной войне со старостью. Дэру от вида этой карги стало не по себе, он невольно ускорил шаг, держа направление на центр поселка. Да еще разок его лениво облаяла большая лохматая псина, с таким усердием навалившаяся передними лапами на низенький хлиплый заборчик, что он угрожающе затрещал, готовый развалиться по досочкам. Но собака пару раз гавкнула, отрабатывая хозяйские харчи, и потеряв интерес к прохожему, скрылась в будке, прогромыхав на прощание тяжелой цепью.
Причина безлюдности окраин стала постепенно проясняться по мере приближения волшебника к центру Шитфлиса. Застроенный довольно-таки безалаберно, он всё же, как и любое другое человеческое поселение, имел маленькую площадь, главной достопримечательностью которой была, безусловно, корчма «Крысиная нора». Несмотря на свою двухэтажную внушительность, название она вполне оправдывала, в чём Анкл имел возможность убедиться раньше, в прошлые посещения. И вряд ли что-то в этой местной забегаловке с почти всегда пустующими комнатами для редких постояльцев изменилось в лучшую сторону за ту сотню лет, что маг в ней не гостил. А вот в то, что даже бревна лиственницы, почти не подверженные гниению, из которых сложены стены корчмы, успели наполовину превратиться в труху, — верилось запросто. Да и пыли в труднодоступных для лентяев местах наверняка наросло семь холмов и три пригорка.
Голоса, нестройные и невнятно гомонящие, нахлынули монотонным гулом, когда маг еще только ступил на улочку, вплотную примыкающую к «деловому центру». Но чем ближе Анкл приближался к площади, тем звуки становились всё отчетливее. И вскоре они разделились на отдельные составляющие, позволяющие разобрать сперва особо громко выкрикнутые слова, а потом и целые предложения, произнесенные более спокойно, но не менее угрожающе. А когда дэр повернул на очередном перекрестке налево, выйдя на финишную прямую, то он смог вдобавок и лицезреть, правда, только со спины большую толпу местных жителей, запрудившую площадь перед корчмой. Вся эта орава шумела и волновалась подобно штормовому морю, размахивала руками и негодовала, лузгала семечки и лениво почесывалась, втихушку прикладывалась к горлышку фляжек с крепким горлодером и, не скрываясь, отхлебывала из жбанов с темным ячменным пивом, жадно уплетала пирожки с требухой и носилась босоногой мелюзгой промеж взрослых. Но какой бы разношерстной толпа ни казалась, в жажде зрелищ и развлечений она была едина. А кто сказал, что прилюдная казнь не развлечение? Самое что ни на есть!..
Анкл не спешил сокращать дистанцию, приближаясь к площади прогулочным шагом. Теперь торопиться уже некуда: такой желанный отдых, пусть и в гадюшнике «Крысиной норы», накрылся сосновой крышкой. До голодного, не выспавшегося, чумазого, замерзшего после утреннего купания, а потому и крайне обозленного мага никому нет, да и не будет никакого дела, пока представление не закончится.
— Хрюн, мать твоя — волчица, отдай нам ведьму подобру-поздорову! — мужик, стоявший едва ли не в самом конце толпы и выкрикнувший эту фразу, даже на цыпочки привстал, чтобы его хриплый голос беспрепятственно долетел до адресата. Но потеряв равновесие, субъект, густо заросший колючей щетиной, покачнулся и возможно завалился бы на спину, не ухватись он за плечо стоявшего по соседству лесоруба с топором, деловито заткнутым за пояс, который тут же брезгливо сделал шаг в сторону. — А иначе всю твою корчму… ик… спалим к рокасам[10] собачьим.
Немногочисленный, но восторженный рев голосов подтвердил, что угроза для корчмаря вполне реальная. Несколько желающих запустить ему в дом красных зайцев-плясунов найдутся точно, а для древнего, основательно иссушенного годами здания и одного огненного попрыгунчика вполне достаточно, чтоб полыхнуть погребальным костром.
— А Хрюн то тебе чем не угодил, Квасий? — хриплым басом поинтересовался у крикуна лесоруб, презрительно скривившись. — Лишнюю чарку задарма на серебряном подавальнике не преподнёс?
— Какой ты проницательный, Лёх, аж страшно иногда становится, — угрюмо буркнул в ответ выпивоха и обиженно шмыгнул носом. — Я эту красномордую паскуду вчера как путного человека попросил дать полумерку «Жадинки» взаём. Так он в ответ кривулю свою разлыбил и пальцем на дверь указал. А вдогонку еще промычал, что, дескать, мне уже и так хватает, накачан, мол, по самые брови. Был бы накачан, так и не помнил бы такого прилюдного унижения пред всем честным народом… Сжечь ведьму! Громи корчму! — вновь громко проорал мужик, распалившись от неприятных воспоминаний, и штопором ввинтился в толпу, пробираясь поближе к крыльцу.
— Так он тебе правильно сказал, — констатировал рослый лесоруб и, грустно вздохнув, обреченно махнул рукой. — До сих пор не просох, а правёж учинять намылился.
— Не твоё лешачье дело! — мужичок, успевший немного протиснуться вперед, оглянулся и полыхнул злобным взглядом, недобро ощерившись. — Не нравится — иди дремучку косить, а то может быть у нас поленьев не хватит. Она ж ведьма! А они, знающие люди говорили, плохо горят, медленно. Особенно ежели их поджаривать с утра… Ну чего глазеете на бесовку как несмышлёные сосунки на вымя? Хватай её, да на костёр!
10
Рокас — полумифическое демоническое существо Лоскутного мира. На древних гравюрах чаще всего изображается как человек с головой коршуна и ядовитыми змеями вместо рук. До сих пор считается, что он — Сторож Часов Вечности, не позволяющий никому повернуть их ход вспять