— Не вижу демону причин лгать, — я снял с пальца колечко и показал Фале, — Он отдал мне вот это. Кольцо Анна.
Старик хмыкнул, обвисшие усы грустно шевельнулись.
— Упырь обманул тебя, Дик. Он убил Анна, и кольцо снял.
— Зачем ему врать?
— Он черт, — сказал дядя Фаля, — Упырь. Откуда мне знать, что у черта на уме?
Я подошел ближе, наклонился, уперев кулаки в бедра.
— Послушай. Если бы он убил Энери, он бы точно так же смог уйти от нас, как сейчас ушел. У него не было причины лгать. Он искал меня.
— Зачем?
Тут я прикусил язык — не сказать бы лишнего! Дядя Фаля смотрел с усталым недоумением: "я думал, ты умнее, Морено".
— Анарен просил передать кольцо.
Вывернулся я неловко, но дядю Фалю это не интересовало.
— А заодно перегрызть половину деревень? Так это твой Анн напустил на нас упыря?
Я помотал головой:
— Нет, не думаю… Нет. Эта тварь — как дикий зверь. Грызет не потому, что ему приказали, а потому что он упырь. Я поеду к Раделю и скажу Энери, чтобы он отозвал своего демона.
— Зачем тебе ехать? Пошли человека с письмом.
Разумно. Но что-то во мне сопротивлялось этой мысли. А вдруг Радель схватил Энери и держит под замком? Старый лорд мог закрывать глаза на многое, что творилось у него под боком, ничего не замечать и слабоумно улыбаться. Но если принц-изменник сам заявился к нему в дом…
— Я должен ехать.
— Ты бросаешь нас упырю?
— Мне нужно три дня, не больше. Я вернусь, а на это время поставлю главным Рохара. Люди его слушаются, он умный парень, хороший воин. Он справится.
— Дик, — дядя Фаля крепче сплел пальцы на отполированной до шелкового блеска рогульке, — Дик, прошу тебя, останься.
Я отступил на шаг и выпрямился. В груди у меня от чего-то пекло, в висках стучало.
— Не могу. Там мой принц.
Пауза.
Дядя Фаля пожевал губами и поморщился, словно раскусил горчичное зернышко.
— Дик, — голос старика прозвучал неожиданно мягко, — Как ты меня называешь?
— Дядя Фаля, — удивился я.
— Вот тогда я спрошу у тебя. Не как у господина кастеляна, а как у Дикени нашего. Зачем ты Дию к упырю повел?
— Потому что только она знала, где его искать. И потом, я шел не один. Я жалею, что сделал это, я не знал, что упырь ищет меня.
Надо было идти в одиночку. Надо было идти в одиночку, как предлагал Лютор.
Старик упрямо сдвинул брови:
— Дик. Слушай вопрос. Почему. Ты. Повел. Свою невесту. К упырю?
Жар из груди плеснул в лицо. Захотелось взять дяди Фалин топор и прижать лезвие к щеке.
— Мне необходимо было узнать, где Энери. Или, хотя бы, где его тело.
— Да что ты в своего принца драного вцепился! — дядя Фаля побагровел, — Я тебя о другом спрашиваю! Ты мне главное скажи — как ты мог повести Дийку к упырю?
— Я сожалею! — я тоже повысил голос, — Я тебе об этом уже говорил! Я раскаиваюсь. Это была ошибка.
— Да как тебе вообще мысля такая в голову пришла?
Я выдохнул, посчитал до трех.
— Все гораздо сложнее, — он всего лишь бывший стражник. Он из болот своих и из лесов носу не высовывал. Что ты хочешь от него, Морено? — Это уже политика, понимаешь? Здесь замешаны сильные мира сего.
— Все гораздо проще, Дик. Спустись с небес на землю. Принц тебя крылом поманил — ты и понесси, голову очертя. За журавлем понесси, в выси небесные. Синицы в руках мало показалось, э? Снегирей, то бишь. Взлететь повыше захотел? Чтоб уж и рожа, и кожа, и положение, да? Мы ведь тоже не слепые, не дикие, свояк вон грамоте разумеет. Видели, что в тебе кровь дареная, даже гордились потихоньку, тож, небось, не простецы будем. Тож за журавлем погнались… Тьфу! — он сплюнул на пол, помолчал, стиснув зубы, будто боль пережидая, — Да не нужен ты ентому принцу, дурень. Нужен был бы, он бы сам к тебе прибежал, а не черта послал.
Еще помолчали. Я никак не мог проглотить комок в горле.
— Я думал, мы почти родня, — сказал старик очень тихо, — Что семья тебе дороже всего. И что ты верен семье.
Дядя Фаля опустил голову и горестно покачал темной от загара лысиной с пучками серой шерсти за ушами. Я знал, о чем он думает, старый человек, сам некогда принятый в лоно большой дружной семьи. О том, что между нами все кончено. Что ничего не получилось. Что мы просто обманывались — и Дереки, и я.
— Рожа и кожа — это позор мой, а не гордость, дядя Фаля, — говорить это было больно и противно, но надо, — Семья моя не дареной крови была, а крови драконидов, что древнее и достойней пестрых перьев святой Невены. И присягала моя семья тому самому Принцу-Звезде. И все они погибли, остался только я.