Зная Нами-тян, можно было не сомневаться: на английском она прописала ему кое-что пожестче. Замшелое старье? Никогда бы не причислил «Дом восходящего солнца» к такой категории.
Нами-тян заглянула в мой бокал. Там было пусто.
– Еще?
– Да нет, – покачал я головой. – На сегодня хватит.
– Здорово ты в старых вещах разбираешься!
– К сожалению, только в старых…
– Это уж точно. Что перед носом творится – вообще не замечаешь. А жизнь вокруг – это тебе не пупок!
– Чего-чего? Какой еще пупок?
– Тот самый. Который у всех посреди живота расположен, а думать о нем никому и в голову не приходит. Ужасная несправедливость, тебе не кажется? Вот и ты со своей жизнью так же. И сам не живешь, и другим не даешь.
– Ого… Первый раз такой пример слышу. Да с чего бы я о своем пупке специально думал? И без него забот полон рот!
– Ну смотри. Может, я и зря вчера о тебе позаботилась…
– Ты о чем?
– Да Охара твоя звонила. Вчера, поздно вечером.
– Это я знаю.
– Но ты же не знаешь, о чем я говорила с ним.
– С ним?!
– Ну да… Она звонит, я говорю – дай-ка мужу трубочку. Ну и влепила ему: смотри, парень, будешь ворон считать – старый хрен у тебя жену отобьет!
У меня отвисла челюсть. Несколько секунд я смотрел на нее, не зная, что сказать. И наконец перевел дух.
– М-да-а… Вот уж действительно, спасибо за заботу!
– А что? Или я ошибаюсь?
«Ошибаешься!» – хотел было сказать я, но она убежала к клиентам. Работы сегодня хватало, и даже Майк выполнял роль официанта. Конец недели, куда деваться.
Хозяйка исчезла, но старые песни зазвучали погромче. Слушая эти мелодии одну за другой, я впал в удивительное состояние. Как будто я сидел на дне глубокого пруда в клубах какого-то ила из живых организмов, что плясали вокруг меня, слагая призрачные фантомы. У фантомов были лица. Эти лица то появлялись, то вновь исчезали передо мной. Я увидел лицо отца. Лицо своей бывшей жены. Лица людей, с которыми я когда-то работал, но чьи имена позабыл. Лица всех, кого я повстречал в своей жизни за сорок с лишним лет. Была там и Охара с ее робким мужем. А также та, что, возможно, звонила сегодня по телефону, хотя и не сказала ни слова. За двадцать лет ее лицо ни капельки не изменилось.
Скольких из этих лиц мне доведется увидеть еще хоть раз? Я задумался, но тут же понял, насколько бессмысленны любые попытки ответа. Странный ил успокоился и мягко осел на дно.
Старенький Донован допевал свою «Mellow Yellow». Я поднялся с табурета. На часах еще не было восьми.
Нами-тян зашивалась за кассой.
– Ты уж прости! Народу сегодня – как сельдей в бочке, – извинилась она.
– Да все в порядке, – улыбнулся я. – А насчет мужа Охары ты, ей-богу, зря беспокоишься…
– Почему это зря?
– В конце марта я увольняюсь. И все ниточки между нами оборвутся.
– Такие, как сейчас? Не надейся, не оборвутся!
– А ты откуда знаешь?
– Что, у меня глаз нету, что ли? Девчонка по краю ходит. Сама не понимает, что творит. У тебя кожа ведь как у бегемота, ничего не замечаешь! Этот мир погубят толстокожие, не слыхал? Если с девчонкой в таком состоянии обращаться, как с пупком на животе, она постепенно с ума сойдет, так и знай!
– Да ну тебя… Правда, что ли?
– А то!
Я вышел на улицу. Толстокожий? Сам не живу и другим не даю?.. Я шел по улице, размышляя о пупке на животе, как вдруг мои мысли переключились на Киэ Саэки. Разве Исидзаки игнорировал ее как женщину? Нет. Ее чувства он понимал отлично. Просто не позволял ничему произойти, вот и все…
Я брел по улице в сторону Ногидзаки. Теплый весенний ветер ласкал лицо. Ближе к перекрестку Роппонги меня окружила толпа, и воздух стал еще жарче. Добрый знак: если кожей чувствую время года – значит, иду на поправку.
Подходя к «Ёсинаге», я взглянул на часы. Восемь двадцать. В дальнем конце квартальчика я заметил какой-то магазинчик. Жалюзи на входе опущены, под навесом черная тень. Отсюда хорошо просматривалась вся улица. Я спрятался в тень и открыл коробку.
Две вертикальные стойки «Изи хангера» были самыми увесистыми. Я достал из коробки широкий скотч, что успел купить в лавке на станции. И принялся наматывать его на один конец трубы до толщины рукоятки обычного деревянного меча. «Изи хангер» оказался чуть легче того, к чему я привык, но в целом Майк угадал: теперь в моей руке было кое-что повнушительней, чем палочка от барабана.
За все это время ни одной фигуры у входа в «Ёсинагу» я не заметил. Однако не успел я оборвать ленту скотча, как зазвенел мобильник. От «Ёсинаги» было достаточно далеко, чтобы говорить в полный голос, и я нажал кнопку «прием». Поднося телефон к уху, я ощутил холодок в животе. А что, если это…
– Господин Хориэ? – послышался мужской голос. – Меня зовут Охара.
– А! Муж Мари Охары? – сообразил я. – Очень рад!
– Мне тоже очень приятно… Времени мало, давайте сразу к делу. Я проверил то, о чем просила Мари. Действительно, в избирательном округе, от которого баллотировался генсек Партии реформаторов Норио Сато, есть городок под названием Ёсинага. Очень маленький, вдали от больших магистралей, так что в Токио о нем почти никто не слыхал. Население – сорок тысяч человек…
От образа робкого парнишки, каким я запомнил его при первой встрече, не осталось и следа. Уверенный голос, отточенные формулировки. Судя по голосу, взрослый мужчина, который знает, чего хочет от жизни.
– Снимаю шляпу перед профессионалом, – сказал я. – Скорости у вас просто поразительные!
– Ну, что вы! Это мы тут поражаемся вашей интуиции. Вчера я просматривал документы «Ёсинаги», но мне даже в голову не пришло…
– В любом случае оперативности вам не занимать. И трех часов не прошло!
– На самом деле Мари просила, чтобы я успел до восьми. Пришлось очень крепко оседлать телефон, и вышло немного дольше…
– И как же вы действовали?
– Ну, пришлось сблефовать немного, у журналистов свои приемчики. Даже директору местной школы пару раз позвонил… Оказалось, что Хидэки Кацунума родился в городке Ёсинага. Сейчас ему пятьдесят восемь. А Норио Сато – его земляк, на два года младше. Они закончили одну школу.
– Ого. Чего только не узнаешь по обычному телефону! Вот уж не думал, что где-то в этой стране еще плюют на законы о неразглашении информации…
Он рассмеялся:
– А что вы хотите? Городишко тихий, провинциальный, никакой столичной нервозности. Перед центральными СМИ только что навытяжку не встают… В общем, отношения у этой парочки давние и очень тесные.
– Да уж, – согласился я. – Старший товарищ, младший товарищ? Представляю, что там за отношения…[42]
– Об их прошлом подробностей нет, поэтому сказать трудно. Но на сегодняшний день их связывает совершенно конкретная взаимная выгода.
– Выгода?
– Сценарий довольно обычный. Кацунума вложил очень крупные средства в капитальное строительство вокруг родного города. И параллельно финансировал предвыборную кампанию Сато. Не напрямую, конечно, – но стрелки указывают на него. Вы еще не в курсе, что в Палате советников Норио Сато – член Комиссии по строительству? Поэтому любые проекты по развитию инфраструктуры его избирательного округа получают зеленый свет… В общем, о чистой и бескорыстной дружбе тут, конечно, говорить не приходится. Зато становится ясно, кто кому чего должен.
Мне стало не на шутку интересно.
– И вы столько успели узнать всего за три часа?!
Его голос ни капельки не изменился.
– На самом деле, не только я. Вчера вечером Мари рассказала мне о вашей догадке насчет «семейственности» в «Ёсинаге». Я позвонил своему коллеге, эксперту по связям с якудзой, и зачитал ему все фамилии из списка учредителей фирмы. Уже к утру он проверил что мог. И хотя ужасно извинялся, что много узнать не удалось, сообщил весьма любопытные факты. А именно – кое-что из личного дела Кацунумы.
Я прижал ухо к трубке и затаил дыхание.
– До сих пор Кацунума кичится тем, что в молодости его «учил жизни» сам Тэцуо Саэки. Тот самый Саэки из префектуры Тиба, он же – отец Киэ Саэки. Якобы они были настолько близки, что Кацунума считает себя чуть ли не членом его семьи. Хотя существует версия, что все это – миф, который Кацунума выдумал для пущей авторитетности…
42
Отношения старшего и младшего товарищей («сэмпай–кохай») играют в жизни японцев солидную психологическую роль. В школе, вузе, спортивной секции или на производстве распространен т. н. «полуармейский» кодекс поведения, когда старший учит младшего жизни и защищает от «врагов», а младший выполняет мелкие прихоти своего «наставника».