Не дожидаясь, пока полностью приду в себя, прыгаю вперёд, под брюхо паука. Сам не понимаю, почему решил так сделать. То ли какое-то неожиданное наитие, то ли кто-то всё же немного помогает мне в этом поединке. Живот паука белый, напоминает тесто, поросшее жёстким чёрным волосом.
Успеваю один раз полоснуть ножом, прежде чем, паук отбегает в сторону и два раза бьёт сразу четырьмя лапами. Один раз едва задевает нагрудную пластину, а один раз коготь пропарывает броню и вонзается мне в тело. Боль просто невыносимая и оскалившись я режу лапу твари. Брызгает чёрная кровь и кусок вражеской конечности остаётся торчать у меня из груди.
Из раны во все стороны по телу распространится жгучая пульсация, как круги на воде, от брошенного в неё камня. Когда круги достигают головы, время останавливается. Вижу тварь, нависшую надо мной с лапами, изготовленными для смертельного удара. Пасть на сморщенном личике младенца оскалена и с клыков свисают клочья жёлтой слюны.
Коготь упорно не желает выходить из раны, и я натужно хриплю, вытаскивая из себя посторонний предмет. Паук мало-помалу начинает двигаться. Когти опускаются всё ближе к моей голове. Ещё немного и они вонзятся.
Выдёргиваю отрезанную лапу и почти не целясь, швыряю её вверх, в сморщенную физиономию чудовищного младенца. Потом вновь ныряю под брюхо чудища и вонзаю клинок в плотное тесто шкуры. Жму изо всех сил, вдавливая нож как можно глубже. Внезапно кожа гадины лопается и меня обдаёт фонтаном тёмной смрадной жидкости. Напор столь силён, что сбивает с ног и я не могу даже уползти, барахтаясь в потоке крови.
Тварь визжит так, что закладывает уши и вдруг начинает оседать. Истекающее кровью пузо опускается всё ниже. Ещё немного и меня просто задавит. Цепляясь ногтями за трупы мутантов, ползу вперёд. Ни вижу ровным счётом ни хрена, потому что глаза залило чёрной вонючкой. Потом за спиной слышится тяжёлый удар и тела подо мной и вокруг подпрыгивают.
Последний раз всхлипывает младенец и слышится одинокий удар барабанной палочки. Пытаюсь стащить шлем, чтобы очистить глаза, но пальцы скользят по крови и ни хрена не выходит. Потом слышатся чьи-то шаги, и кто-то снимает шлем с головы. Этот кто-то не один, потому что другой кто-то вытирает моё лицо, а третий помогает подняться.
Невыносимо болит проколотая когтем грудь и по броне, среди тёмных пятен медленно ползёт красный ручеёк. Настя делает перерыв в обтирании лица и достаёт маленький блестящий пистолет инъектора. Колет прямо в рану и боль тут же начинает отступать.
— Какую гадину увалил, — уважительно бормочет Егор, поддерживающий меня под руку. — Да ещё и в одиночку. Говорю же — это круть!
Настя вновь молча вытирает мне лицо. В глазах Михальчук — медленно тающий испуг.
— Это чудо, — едва слышно говорит Настя. — Ты и сам — чудо. Прости, но я без тебя не смогу дальше жить. Прости меня, пожалуйста.
Надя подбрасывает мой шлем и качает головой. Ну да, мало того, что мне расколотили щиток, так ещё и разрезали прочный металл, точно консервную банку, а сам шлем смяли.
— А если я буду не с тобой? — шепчу я Насте.
— Я подожду, — бледные губы обозначают улыбку. — Рано или поздно, но мы будем вместе.
Командир стоит чуть дальше. Он смотрит не на меня, а на Мать, которая очень медленно шагает в нашу сторону. У неё такой шаг, словно она идёт не по горам мёртвых тел, а по танцевальной площадке бального зала.
— Красавица, ети, — сквозь зубы цедит Надя. — Усадила нас в лужу дерьма и рада.
— Нисколько, — отвечает ей подошедшая Мать. — Понятие радости не входит в круг моих интересов.
— А что входит? — интересуется Фёдор.
— Целесообразность. Однако, понимание этого приходит с взрослением индивидуума, одиночная ли он личность или сборная, неважно. Вы же находитесь на самом раннем уровне взросления.
— Поучи нас, — хмыкает Егор и ловко вынимает из ножен клинок. Так же ловко прячет его.
— Со временем. — Мать кивает. — Если вы ещё будете существовать. Ну, об этом я уже говорила, не вижу смысла повторяться. Сейчас мне необходимо поговорить с Леонидом Громовым. С глазу на глаз. Вы же можете покинуть пещеру тем же маршрутом, которым сюда явились.
— В смысле? — удивляется Надя. — А на вашем батуте как, прыгать станем?
— Батут, как вы его называете, доставит вас наверх, но, — Мать кажется задумчивой, — на вашем месте я бы осталась здесь. Всё же вы оказали мне услугу, а благодарность за услугу — основа целесообразности.