Как всегда, лейтенант пожалел того, кому в лицо попадет струя этого газа. Он услышал над собой полный отчаяния слабый крик — голос был мужской. Кто-то споткнулся и едва не упал. Потом один из мужчин, видимо тот же самый, грубо выругался.
Какая-то женщина стала шепотом отчитывать его. Но мужчину явно уже убедила вонючая струя, вылетевшая изо рта Брэя. Он громко ответил:
— Не беспокойтесь за него.
Брэй захрапел.
— И на такого мы рассчитывали, что он нас спасет! — воскликнул другой мужчина.
Брэй услышал приближающийся шум легких шагов. «Это Изолина», — подумал он. Женщина заговорила удивительно молодым голосом:
— Он похож на ребенка, а уже стал омерзительным пьяницей.
— Должно быть, Комиссия по Переговорам выбирала своих людей из отбросов армии. Где еще можно найти таких, чтобы сидели сложа руки, когда у них на глазах уничтожают пятьсот миллионов людей.
Это был голос Джеймса Марриотта. «Итак, — подумал Брэй, — я только что узнал, ради каких принципов он стал сотрудничать с повстанцами».
Услышав выдавшие капитана слова и узнав, что Джеймс Марриотт действительно совершил то, в чем его заподозрили, Брэй выполнил свое поручение. Ему оставалось лишь выйти отсюда живым.
— А где другой? — спросила молодая женщина. — Он должен был увидеться со мной утром.
Значит, это действительно была Изолина.
— Но, — продолжала она, — те, кто наблюдал за ним, сказали мне, что он потерял сознание и лежал на тротуаре в ста метрах от моего дома. Никто не знает, что с ним стало после того, как его подняли и положили в машину.
— Не тревожьтесь о Мортоне, — отозвался Марриотт без малейшего волнения. — Он был в машине этого жалкого ничтожества, которое находится перед вами, и я отправил его в госпиталь. Туда же я отправлю и этого, если мне разрешат это сделать.
— Вы хотите сказать…
— Разумеется, с приказом для наших людей отослать обоих в какую-нибудь военную больницу подальше отсюда, — со смехом ответил капитан.
Один из местных мужчин вздохнул.
— Это наилучший способ. У меня сложилось очень неприятное впечатление, что Мортон узнал слишком много и нам следует действовать.
Чья-то рука грубо схватила Брэя за ногу.
— Помогите мне тащить этого типа, — проворчал голос Марриотта.
Это движение было таким неожиданным, что Брэй едва не подскочил на месте. Но он сумел мгновенно овладеть своими рефлексами, превратил инстинктивный рывок во враждебный удар ногой и пробормотал несколько ругательств по адресу людей, которые живут на Диамондиане всего триста лет и еще не потеряли охоты выдавать себя за землян. Сейчас, в 3819 году от рождества Христова, уже давно известно, что даже на Земле практически невозможно найти настоящего землянина. Без всякого сомнения, диамондианцы съели достаточно гамбургеров, и это делает им честь, они старались воссоздать старую культуру Земли, но подлинная Земля, веселая, приветливая, чудесная Земля прошлых веков полностью исчезла за тысячелетие смешения рас.
— И все-таки лучше видеть, как диамондианцы выдают себя за землян, чем не найти никого, кто продолжил бы древние традиции Земли, — напевал Брэй.
Похоже, окружающие считали его болтовню нормальной для пьяного человека. Брэя подняли и отнесли в машину Марриотта. Пока его несли, лейтенант имел время обдумать то, что перед этим услышал о Мортоне. При мысли о полковнике он приходил в отчаяние, с которым не вполне мог справиться. Он был изумлен, когда узнал, что наблюдатели были расставлены от городского особняка Феррарисов до Виа Рома и музея.
Потом ему в голову пришла другая мысль. Возможно ли, что Марриотт сам вынес Мортона из его машины? Может быть, капитан сделал это как раз за те десять минут, на которые отлучился перед отъездом? При этой догадке к Брэю вдруг вернулся его обычный оптимизм. Если Марриотт сделал это сам, это одно из тех чудесных совпадений или, вернее, одна из счастливых случайностей, о которых мечтают офицеры разведки. Как у всех офицеров, машина Брэя была оборудована огромным количеством приборов. Среди охранных систем, установленных на ней, был радиопередатчик, работающий на частоте, гипнотизирующей человека, наклонившегося над замочной скважиной в момент взлома дверцы. Передатчик был запрограммирован на передачу такому человеку нечеткого приказа.
Если Марриотт был человеком у замка, кто-то должен был помочь ему поднять бесчувственного Мортона. Многочисленные тесты уже давно показали, что загипнотизированный человек в течение этой временной путаницы в уме не может действовать один.
Помнит ли он, что произошло? Не похоже, чтобы помнил. Но, возможно, это позволит Брэю взять верх над капитаном.
Размышления лейтенанта прервали тихие голоса, зазвучавшие вокруг машины.
— Не понимаю, какая нам польза от того, что мы ушлем этих двоих с нашей планеты? — говорила Изолина Феррарис.
Один из мужчин тихо рассмеялся.
— Это только игра, мое дорогое дитя. Нам совершенно все равно, что будет с этими двумя пешками. Они ничто.
— Мы тоже скоро будем ничем, — возразила Изолина. — Тогда зачем все это? Две тени сражаются тенями мечей. Если у вас такие шутки, то… Оставьте в покое этих двоих! — приказала она, повысив голос.
— Изолина! Прошу вас, не надо!
— Вы знаете, какова моя политика: больше никаких необдуманных действий. Никаких бесполезных боев, вызванных гневом, — отозвался юный голос. — Вы сказали мне, что, вполне возможно, разведка Комиссии по Переговорам узнала, что наша мирная делегация отправилась на встречу с ирсками, готовыми заключить договор, и хочет узнать, в какой степени это может помешать выполнению ее задачи. Я потеряла на этих двоих целый вечер, а сейчас вы говорите, что они ничто!
— Речь идет не об этом, — проворчал тот же мужчина. — Мы просто хотели помочь Джимми, который посчитал, что это лучший способ избавиться от них. Они следили за ним, подозревали его.
— А я уверена, что Комиссия по Переговорам всегда знала и знает, что в ее армии есть десятки тысяч Джимми Марриоттов, которые против вывода войск Земной Федерации. И я также знаю, что все эти изменники, вместе взятые, заинтересуют ее разве что на одну-две минуты, — с глубоким презрением бросила Изолина.
Брэй был поражен верностью ее анализа, но к случаю с Марриоттом он не относился. То, что человек с такой прекрасной подготовкой и на таком низком посту пошел на контакт с руководителями диамондианских противников войны, требовало объяснения.
Самым важным было то, что эта молодая женщина, похоже, обладала большей властью, чем кто-либо представлял себе или подозревал. Она говорила как главная. Это немного пугало Брэя.
Однако сейчас первоочередным делом было доказать, что Марриотт действительно сотрудничает с повстанцами.
В этот момент Марриотт сам дал о себе знать — заговорил, не вполне сумев скрыть, как он расстроен:
— Хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему. Я жертвую собой. Я оставлю это жалкое существо протрезвляться в моем кабинете. Но что касается полковника Мортона, то, вероятно, уже слишком поздно: он в госпитале и вряд ли пришел в себя. А я не в силах остановить машину, когда она уже запущена. Вы все согласитесь, что будет выглядеть очень смешно, если один из нас вдруг попытается остановить силы, которые сам привел в действие… Брэя я оставлю заложником до утра.
Девушка, видимо, признала свое поражение, поскольку, помолчав, неохотно пробормотала:
— Надеюсь, ваши действия против человека с таким положением, как у полковника Мортона, не возбудят подозрений. Пьеро проводит вас, а утром убедится, что лейтенант Брэй действительно свободно покинул ваш кабинет. Но, — неожиданно добавила она, — меня волнует вопрос, почему этот молодой человек сам не отвез своего начальника в госпиталь. Как вы устроили, что Мортон потерял сознание?