Ранегунда неловко кивнула.
— Я это заметила. — Она кашлянула. — Я думала, причиной тому ваши ранения или… косые взгляды наших солдат. Но брат Эрхбог сказал, что ваша бессонница может быть вызвана совсем другим обстоятельством, ведь вы мужчина, а всем мужчинам…
— Простите, герефа, — поспешил перебить ее Сент-Герман, — но мне представляется, что именно брат Эрхбог внушил Карагерну тот вздор, что он нес… как и некоторым другим вашим воинам. Возможно, с наилучшими намерениями, но результат налицо.
— Брат Эрхбог говорит то, что думает, не заботясь о своей или чьей-либо выгоде, — тихо произнесла Ранегунда. — Он настолько… — Она попыталась жестом пояснить свою мысль. — Для него не существует ничего, кроме поста, молитв и блаженного забытья.
Веков пять назад Сент-Герман, повидавший немало религиозных фанатиков, не колеблясь, оспорил бы подобное заявление. Сейчас же он ограничился тем, что сказал:
— Любой человек может впасть в забытье после длительной голодовки.
— Это гордыня, — без промедления возразили ему. — Брат Эрхбог — один из немногих отмеченных Богом людей. — Ранегунда перекрестилась. — Он весь словно светится в минуты прозрения.
— Возможно, — кивнул Сент-Герман.
Наступило молчание — достаточно напряженное.
Затем Ранегунда, хлопнув в ладоши, решительно разорвала его:
— Огонь должен гореть ровно. Уголь найдете в кадушках. Вас сменит Фэксон. Жаровню двигать нельзя. Если заметите судно, идущее к берегу, или что-то, из ряда вон выходящее, звоните в колокол, об остальном позаботимся мы.
Сент-Герман поклонился.
— Благодарю за доверие. Почитаю за честь служить вам, герефа.
Она пристально посмотрела на него, стараясь понять, не подтрунивают ли над ней, потом, убедившись, что ничего подобного нет, в свою очередь произнесла:
— И я благодарна вам… граф.
Это было первым признанием его права на титул, и Сент-Герман поклонился еще раз. Когда он поднял глаза, Ранегунда уже шла через внутренний двор к тяжелым воротам, обремененная не менее тяжким раздумьем. Ослушник-мальчишка был ей симпатичен, и она втайне жалела его.
Сент-Герман подхватил с пола оставленную Карагерном лампу, после чего стал подниматься по лестнице. На площадке третьего этажа он приостановился и заглянул внутрь прядильни, хорошо сознавая, что после заката в ней никого быть не должно, но все-таки ощущая некое смутное беспокойство. Оглянувшись, чтобы удостовериться, что за ним не следят, он шагнул в помещение и осмотрелся.
Два больших ткацких станка были, видимо, остановлены в процессе работы: на крюках, вбитых в их боковины, болтались заряженные челноки. В корзине с шерстью годичной стрижки валялись чесальные гребни, рядом стояли четыре веретена. Готовая к пуску в дело пряжа висела на колышках; два мотка были гладкими, третий, усыпанный мелкими узелками, заметно топорщился. Теми же узелками была покрыта поверхность ткани, сбегающей со второго станка, из-под которой выглядывал обрывок выцветшей красной ленты.
Миновав еще два этажа, Сент-Герман качнул лампой и громко назвал себя, предупреждая дежурного о своем появлении.
— А где же Карагерн? — недоуменно прозвучало из полутьмы.
— Он отказался дежурить здесь ночью, — сказал, входя в небольшое круглое помещение, Сент-Герман.
Амальрик недовольно цокнул языком.
— Вот несмышленыш. Это все наш безумный монах, — доверительно произнес он, разглядывая чужеземца. — Тот убедил половину наших мужчин, что вокруг крепости рыщет сам дьявол и что на веслах плывущих мимо судов висят все исчадия ада, подбивающие моряков штурмовать именно Лиосан, а не Камин или, скажем Хедаби.
Караульный перекрестился.
Сент-Герман решил воздержаться от замечаний на эту скользкую тему, и потому ответ его был нейтральным.
— Благочестивых людей не тревожат воинские заботы.
— Пусть вспомнят о нас в Судный день Христос Непорочный и Господь Бог, — откликнулся Амальрик, вновь прищелкивая языком. — Как отнеслась к отказу герефа?
На этот раз ответ был предельно прямым.
— Она выставила Карагерна за ворота.
Амальрик, в один миг растеряв всю свою жизнерадостность, снова перекрестился.
— Это весьма опрометчиво с ее стороны. Это большая ошибка.
Сент-Герман опустил на пол лампу.
— Что же еще оставалось ей делать? Солдат не повиновался приказу.
— Конечно-конечно, — нетерпеливо перебил его Амальрик. — Именно так на ее месте поступил бы любой командир, но… в данном случае людям вряд ли все это придется по вкусу.
— А им пришлось бы по вкусу, если бы после такого проступка Карагерн остался в крепости? — осторожно спросил Сент-Герман.
— Нет, это тоже им не понравилось бы. Пока его не наказали бы: постегали кнутом, например, или заклеймили позором. — Амальрик, резко хлопнув себя по бедрам, вздохнул: — Ну… все равно. Это рано или поздно должно было случиться. С тех пор как прежний наш командир удалился от мира, по крепости поползли шепотки. Мол, подчиняться женщине — дурной знак, сулящий нам одни беды.
— Кто говорил так? Карагерн?
— И он, и другие. Брат Эрхбог, к примеру. Но он не солдат. Хуже, когда непочтение к власти выказывают солдаты.
— Все? — Сент-Герман удивленно приподнял бровь.
— Пятеро или шестеро, — неохотно сказал Амальрик. — Остальные верны присяге. И готовы защищать эту крепость от любых врагов, будь то пираты, датчане, разбойники или дьяволы.
Это было сказано с таким жаром, что Сент-Герман улыбнулся.
— А самого себя вы к кому причисляете?
— К остальным, разумеется, — усмехнулся в ответ Амальрик и продолжил с гордостью: — Мой дед служил здесь еще тогда, когда это место было пустым и к нему только-только стали свозить пригодные для строительства камни. Теперь он вместе с моим отцом покоится под плитами во дворе, туда же когда-нибудь лягу и я… со своей благоверной. — Внезапно он указал на ряд кадок в углу: — Там лежат угли. Следите, чтобы пламя было в ладонь высотой. Набатный колокол вот. — Ладонь его, описав в воздухе полукруг, похлопала по массивной балке, с которой свисала большая металлическая отливка, с виду напоминавшая перевернутое ведро. — Заметите опасность — стучите по нему колотушкой. Скорее всего, необходимости в этом не будет, но вы должны знать, что тут к чему.
— Конечно, — кивнул Сент-Герман.
— Приподнимайте почаще пергамент и посматривайте на море, — сказал Амальрик, одновременно показывая, как это сделать, не задевая жаровни. — Хотя вряд ли там что-либо можно увидеть — в такую темень да еще при дожде.
Сент-Герман, обладавший способностью видеть ночью лучше, чем днем, мысленно улыбнулся.
— Я буду стараться. — Заметив, что Амальрик скрывает зевок, он добавил: — Если это все, почему бы вам не оставить меня? Думаю, кухни еще не закрылись.
Амальрик энергично кивнул.
— Да. Мне хотелось бы перед сном подкрепиться. — Он пошел было к лестнице, но внезапно остановился и внимательно оглядел чужака. — Я не знаю, кто вы такой, чужеземец, но начинаю надеяться, что ваше появление среди нас совсем не дурное предвестие, как все мы решили, когда на вас набрели.
— Хочется верить, что и другие с вашей помощью переменят свое мнение обо мне, — со всей возможной учтивостью сказал Сент-Герман.
— Всех не разубедишь, — покачал головой Амальрик. — Некоторые из нас так и будут считать вас чем-то враждебным. А остальные и сами во всем разберутся, ведь ваше поведение говорит за себя. Вы проявляете изрядную мудрость, отказываясь делить с нами трапезу. Так говорит герефа, и она, похоже, права. Все иноземцы, каких мы знавали, обычно не церемонились. Здесь замечают подобные вещи.
Он еще раз кивнул своему новому сменщику и оставил его одного.
За завешенными пергаментом окнами продолжал лить дождь, усиливаясь, по мере того как густела вечерняя тьма. Вскоре мрак полностью поглотил Балтийское побережье, и крепость Лиосан словно исчезла. Лишь шаги караульных, прохаживающихся по ее стенам, да застоявшийся запах жареной свинины свидетельствовали о том, что крепость все еще существует. Шаги, запах и немигающий, ровно горящий над нею огонь.
* * *