Текст одинаковых писем, отправленных Ротигером из Рима торговому посреднику Бентуэту (франконский Квентович, рынок торговцев мехами) и Гуону (пограничный с Брабантом Гент, улица Иноземных купцов). Письма вручены адресатам посыльным бургундского короля 14 и 29 марта 938 года.
«Примите мои приветствия и пожелания хорошо отдохнуть от забот.
Теперь, когда зима полностью вступила в свои права, дороги сделались непроходимыми. Но, как только снега сойдут с перевалов, это послание помчится к вам со скоростью конников, постоянно меняющих лошадей, а потому я и вас, в свою очередь, прошу не задерживаться с ответом.
Мне не терпится получить хоть какие-нибудь известия о местонахождении моего хозяина Францина Ракоци, графа Сент-Германа, корабли которого — „Солнце полуночи“ и „Золотое око“ — пропали еще в октябре. Остальные его суда — „Полнолуние“, „Избавитель“ и „Западный бриз“ — находятся, как мне только что сообщили, в Хедаби, где последние два приводятся плотниками в исправность, а „Полнолуние“, к великому сожалению, ремонту не подлежит.
Нет нужды напоминать вам о том, какие ценные товары везла эта флотилия, ибо у вас есть реестры, отосланные мною в ваш адрес еще в октябре. В ответ вы заверили, что позаботитесь о их сбыте, и потому я прошу вас быть готовыми к принятию части груза, сейчас хранящегося в Хедаби. Я твердо надеюсь отправить оговоренный товар уже в апреле, чтобы к началу лета он поступил в ваше распоряжение.
Помните, что любые сведения о местонахождении графа будут восприняты с радостью и оплачены золотом. Еще помните, что меня не интересуют матросские сплетни, каких у нас в Остии хоть отбавляй. Мне желательно в точности знать, что сталось с пропавшими кораблями, равно как и с моим хозяином, дабы я мог соблюдать его интересы с учетом вновь вскрывшихся обстоятельств.
Если за графа станут требовать выкуп (не важно кто — пираты, разбойники или порученцы их заправил), немедленно дайте мне знать. Я перешлю им деньги через самого расторопного из гонцов и оплачу любые расходы, а посему прошу в этом вопросе не стеснять себя в средствах и слать депеши прямо на виллу Ракоци, находящуюся в западной части Рима, близ старой стены. При частой смене лошадей и хороших дорогах до нее от вас можно добраться меньше чем в сорок дней.
Ваша доля в прибылях, что будут получены от продажи отправляемых вам товаров, останется той же, что и в прошлые годы, и составит двенадцать процентов от выручки. Мы поставляем превосходный товар, который идет нарасхват, поэтому я уверен, что и наша новая совместная операция принесет взаимные выгоды.
Мои посыльные с вооруженной охраной явятся к вам в начале августа за причитающимися графу деньгами. Любой недосмотр или оплошка в расчетах повлекут за собой судебное разбирательство, причем оплошавшего обвинят не только в воровстве, но и в предательстве, ибо сложившиеся обстоятельства заставляют предположить, что граф пребывает в опасности, ввиду чего у нас может возникнуть срочная необходимость в денежных средствах.
Собственноручно Ротигер, порученец Францина Ракоци. 29 декабря 937 года. Вилла Ракоци в Риме».
ГЛАВА 5
К торжественной рождественской службе брат Эрхбог велел все столы и скамьи общего зала сдвинуть под стены и для лучшего укрощения плоти притушить огни, а рабам, чужеземцу и караульным было приказано встречать рассвет на коленях. По его настоянию все обитатели крепости, кроме малых детей и больных, начали поститься задолго до светлого праздника, и теперь ожидающих начала мессы, мучил не только мороз, но и голод.
Служба началась с монотонного чтения молитв и псалмов, благодарящих Христа за Его появление в бренном и суетном мире. Затем брат Эрхбог поведал собравшимся, как все это происходило, почему Спаситель родился в хлеву и почему первыми поклониться Ему пришли именно пастухи. По его словам, в небесах в ту ночь реяли сонмы ангелов, специально зажегших хвостатую звезду, чтобы указать пастухам дорогу, и те тут же отправились в путь, бросив стада свои в поле. Последнее сообщение вызвало в публике шепотки. Многие недоумевали, какой же хозяин может выгнать скот на пастбище в середине зимы, а уж тем более там его бросить.
— Неправильно думать, — отвечал скептикам отец Эрхбог, — что пастухи не сознавали, какой опасности подвергаются их стада. Разумеется, стаи голодных волков рыскали по всей Иудее, а за ними летели тучи хищного воронья. Но ангелы никому не давали напасть на овец, отгоняя волков и медведей. — Он кивнул раз-другой и решительно выпятил подбородок. — Ангелы оберегают добро тех, кто верит в Христа.
Потом наступил самый торжественный момент богослужения. Каждому из присутствующих предлагались хлеб и вино, олицетворявшие собою тело и кровь Христовы. Хлебец был маленьким, зато вина, поставляемого в Лиосан отцом Пентакосты, наливался целый потир. Так, впрочем, бывало лишь дважды в год: на Рождество и на Пасху.
— Пейте, вкушайте, — нараспев произносил брат Эрхбог, снова и снова наполняя потир, пока наконец не поднес его к губам Ранегунды. Ей по рангу надлежало бы первой осушить эту чашу, но она была женщиной и потому терпеливо ждала своей очереди, довольная уже тем, что монах, обойдя всех мужчин, сразу направился не к Пентакосте, а к ней.
— Молюсь и благодарю Господа, — прошептала Ранегунда, перекрестившись.
Кровь Христова мигом согрела ее. Она взяла онемевшей рукой крошечный хлебец, в голове у нее зазвенело, а все предметы вокруг вдруг опушились яркой колеблющейся каймой. Это все хмель, мелькнуло в ее сознании. Она оперлась на здоровую ногу, чтобы подняться с колен.
На губах Пентакосты зазмеилась усмешка, и, хотя она даже не покосилась на Ранегунду, та уловила издевку и покраснела от затаенного гнева. Красавица же с удовольствием пригубила вино, потом потянула терпкий напиток в себя и, пока пила, умудрилась смочить в нем крайчик вуали.
— Молюсь и благодарю Господа, — проговорила она, когда монах протянул ей хлебец.
Ставни всех окон были затворены, и в тусклом свете масляных ламп общий зал стал напоминать таинственную сказочную пещеру. Впечатление это усугубляли красноватые отблески почти догоревших углей в очаге. Мужчины, первыми начавшие ощущать воздействие алкоголя, понемногу зашевелились. Эварт сел на край одной из скамей и застыл там, улыбаясь чему-то, несмотря на жжение в горле и легкую тошноту. Мимо него пробирался куда-то Уолдрих, чуть покачиваясь и взмахивая, чтобы сохранить равновесие, рукой. Руперт, придвинушийся к очагу, от которого все еще исходили остатки тепла, глядел на свой хлебец с таким видом, словно ему поднесли хороший кусок мяса. Фэксон сидел в двух шагах от товарища, привалившись безвольно к стене. Уолдрих добрался наконец до дверей и встал между створками, созерцая снег на плацу и не обращая никакого внимания на теребившего его рукав Аделяра.
Староста поселения наблюдал за дверями, готовый в любое мгновение встать на пути у тех, кто попытается выйти во двор, до того как брат Эрхбог даст знак расходиться. Он сильно постарел за последнее время, но все еще сохранял ту силу, с какой не мог не считаться ни один обитатель крепости Лиосан. По случаю праздника староста отцепил от нагрудного ремешка совиный коготь и повесил вместо него маленькую серебряную рыбешку.
— Собирается ли брат Эрхбог служить мессу и для крестьян? — спросила полушепотом Геновефа. — Или эту честь он оказывает лишь нам?
— Позже, — ответила Ранегунда.
Ослепительно яркий свет, окаймлявший в глазах ее каждый предмет, плохо вязался с тусклым свечением ламп и, скорее всего, не имел к нему отношения. Наверное, подумалось ей, это как-то связано с могуществом и славой Христа или… с силой, заключенной в вине. Кто его знает?
— Сегодня? — Геновефа прищурилась, оглядывая свой хлебец, и прибавила: — Хотелось бы мне кроме этого поесть еще и овсянки.
— Сегодня вечером, — кратко ответила Ранегунда, решившая не доверять слишком многое своему языку.
— Им тоже дадут вина? — Геновефа потерла висок и хихикнула. — Неужели в крепость завезли столько бочек? Да и как они смогут трудиться наутро, если напьются?
— Им дадут медовый напиток, — ответила Ранегунда.