Амальрик посмотрел на чужака с уважением.
— Да, — сказал он. — Датчане просят старых богов помогать им в сражениях.
Брат Эрхбог, опешив, не сразу нашел что сказать.
— Воду не освятили, — наконец выдавил он из себя, сопроводив свои слова порицающим жестом.
— Но, видимо, вышний промысел и прислал вас сюда, чтобы это исправить. — Сент-Герман указал на ванну. — У нас с капитаном нет права совершать такие обряды, но вы, без сомнения, обладаете им, ибо давно и ревностно служите Господу нашему.
Дверь опять скрипнула. В баню втащили носилки, на которых кто-то монотонно постанывал. Фэксон, шедший первым, молодцевато расправил плечи и прокричал прямо в ухо монаху:
— Это последний из тех, кто не может ходить. Остальных ведут следом за нами.
Брат Эрхбог, словно подброшенный тайной пружиной, в один миг оказался у ванны и, погрузив руки в воду, забормотал:
— Во имя Христа Непорочного и во славу Его, освящается сия вода для пользы всех тех, кто Ему истинно верен.
Маргерефа перекрестился и прошептал.
— Христос Непорочный да защитит нас.
— Как и всех благочестивых христиан, — откликнулся брат Эрхбог с отнюдь не всепрощающим выражением на лице. Он пошел было к двери, но вдруг обернулся и угрожающим тоном сказал: — Я буду молиться весь день и всю ночь, иноземец, чтобы твои происки не коснулись этих людей.
Глядя, как закрывается дверь, Амальрик вполголоса произнес:
— Он не забудет, что вы взяли верх в этом споре.
— Нет, разумеется, — задумчиво произнес Сент-Герман. — Я от него этого и не жду.
* * *Письмо брата Андаха из крепости Лиосан к брату Хагенриху в монастырь Святого Креста. Доставлено Герентом, солдатом возглавляемого Калфри отряда сопровождения Ранегунды.
«Во имя Христа Непорочного и тех, кто погиб за Него. В первое воскресенье августа 938 года Господня.
Вам уже известно о людях, павших, защищая маргерефу Элриха, спешившего в Гамбург. К своему прискорбию, вынужден добавить к их числу молодого воина Галена. Он уже выздоравливал, но внезапно ему сделалось хуже, что в скором времени довело несчастного юношу до кончины. Мы молимся, чтобы Христос Непорочный дал душе его место на Небесах.
Маргерефа склонен остаться в крепости Лиосан еще на неделю, пока окончательно не заживут его раны. Он уже чувствует себя много лучше, чем прежде, и способен совершать длительные верховые прогулки, после которых самостоятельно соскакивает с седла, за что мы возносим хвалу Господу нашему и неустанно прославляем Христа.
У нас пока нет известий о судьбе наших людей, четверых мужчин и двух женщин, захваченных в плен датчанами во время той стычки. Король Оттон весьма озабочен их участью. Он заявил, что не потратит и ломаного гроша на благо своих врагов, но готов выкупить своих верных вассалов. Если окажется, что мужчин невозможно вернуть вследствие их смерти или продажи в рабство за пределы датских земель, деньги, выделенные для выкупа, будут выплачены их семьям. Однако дело не двинется, пока датчане молчат, а потому маргерефа Элрих надеется, что вы пошлете кого-нибудь в Ольденбург, чтобы навести там необходимые справки, а также через торговцев передать нашим врагам, что им будет заплачено за возвращение наших товарищей, попавших в плен.
Еще маргерефа Элрих выражает желание, чтобы судьба двух плененных женщин также была прояснена. Если они убиты, следует сообщить о том их мужьям, чтобы они могли снова жениться. Если их превратили в продажных женщин или наложниц, то мы обратно таких не возьмем. Не возьмем мы их и с клеймом рабынь. Разве что они выразят желание постричься в монахини — тогда путь в Германию им не заказан. Маргерефа сказал, что надругательство над пленницами весьма удручит, но не оскорбит нас, однако если ему подвергнутся пленники, то ответ за бесчестие будут держать те датчане, что в свой черед попадутся к нам в руки.
Он молится о вашем здравии и приносит признательность за четыре мешка с зерном от нового урожая. Они пришлись весьма кстати, ибо местные злаки хотя и вызрели, но еще не готовы для жатвы, а деревенский староста говорит, что она будет скудной. Отчасти повинна в том засушливость лета, но есть также опасения, что недород на полях является следствием тайного поклонения здешних жителей старым богам. Истинность сей догадки подтверждает и то зерно, что вы нам прислали. Оно отменно по качеству и несомненно свидетельствует о благоволении Господа ко всем вашим деяниям. Да послужит сие обстоятельство хорошим уроком всем грешникам с их амулетами, что Христа Непорочного нельзя ни раздражать, ни предавать безнаказанно и что с них обязательно спросится за любой, пусть даже самый маленький, грех.
Умершие погребены в пределах деревни, их имена внесены в списки, хранящиеся в оружейной комнате крепости Лиосан. По велению маргерефы я добавлю их в отчетные документы, какие веду для представления от его имени королю.
Если вы отправите кого-нибудь в Ольденбург с нашими поручениями, ваше усердие непременно будет вознаграждено. Если вы не сочтете приемлемым пожелание маргерефы, никто вас за то не осудит, ибо люди, посвятившие жизнь служению Христу Непорочному, неподвластны мирскому суду. Просто мы будем надеяться, что ваши благочестивые устремления, несомненно, защитят вас не хуже, чем отряд конных солдат, и не увидим в подобном выборе никакой вашей вины.
Написано по приказу маргерефы. Элриха и сопровождается молитвами всех его подчиненных.
Брат Андах».
ГЛАВА 11
— Ты просто красавица, — шепнул Сент-Герман.
Ее обнаженное тело напряглось.
— Это что — шутка?
— Нет, — сказал он. — Тебя нельзя назвать привлекательной, но ты красива, а это редкое свойство.
— В темноте не видны мои оспины, — вздохнула Ранегунда. — Незачем притворяться.
Сент-Герман погладил ее по лицу.
— Я их вижу. Темнота для меня ничего не значит.
Ранегунда, сжав губы, встала и подошла к узкому окну, где застыла, всматриваясь в посеребренную лунным светом черту горизонта, от которой к берегу мерно катились блестящие волны.
— В это трудно поверить.
— Но это действительно так.
Сент-Герман тоже поднялся со своего спартанского ложа, чтобы подойти к ней. Его свободная черная блуза без рукавов напоминала тунику. Он встал за спиной Ранегунды, поглаживая ее руки.
— Скажи, почему ты не веришь в свою красоту?
— Красива Пентакоста, — хмуро уронила она.
— Нет, лишь прелестна. Она походит на сверкающий, ароматный цветок, соки которого ядовиты. Красива ты — я знаю, что говорю. — Он положил руку ей на плечо, сдвинув в сторону косы. — Я знаю тебя, Ранегунда.
Она затрясла головой.
— Перестаньте. И постарайтесь взять в толк, что есть на деле. Сначала нас было пятеро. Потом троих прибрала черная оспа. Гизельберта она не тронула вообще, а я выжила, чтобы стать ходячим напоминанием об этой ужасной болезни.
— Черная оспа и впрямь ужасна, — тихо сказал Сент-Герман, вспоминая о тысячах и тысячах жертв так называемого «черного мора».
Катились столетия, но болезнь продолжала свирепствовать, опустошая города и деревни. Долгое, очень долгое время она казалась ему непримиримым врагом человечества, но потом — постепенно — он стал осознавать, что напасть существует сама по себе, просто многие люди восприимчивы к ней и потому погибают.
— Да? Почему же вас она не пугает? — Ранегунда резко повернулась к нему. — Ведь в моем дыхании все еще кроются заразные испарения.
— Не думаю, — очень ласково возразил Сент-Герман. — Впрочем, мне они все равно не опасны. — И прибавил, понимая, что в ней творится: — Как и тебе. Болезнь эта больше тебя не тронет.
Ранегунда перекрестилась.
— Черная оспа не щадит даже королей. Ей все подвластны.
— Но не те, кому посчастливилось ее одолеть. Они ей уже не вассалы. — Заметив в серых глазах недоверие, Сент-Герман счел нужным продолжить: — Ты для нее стала недостижимой, ручаюсь. Тело твое знает теперь, как себя защитить. А раздражающие тебя оспинки вовсе не уродливые отметины, а почетные оттиски — знаки, подтверждающие твою избранность.