— Люди с востока, — пробормотал монах, пытаясь приложить руку к тому месту, где болело сильнее всего. Он уже плохо видел.
— Маргерефа упоминал, что в Бремене что-то произошло, — напомнил старосте Удо. — Еще до суда над шлюхой.
— Он сказал, что король выиграл битву, — добавил Кередит-кожемяка.
— Но не говорил, что город разрушили, — возразил Орманрих. — В великих городах случаются неприятности, но горожане с ними справляются.
Он перекрестился.
— Люди спаслись, — сказал монах, кашлянув кровью, — но они теперь сами опасны.
Бархин едва не выпустил раненого из рук, увидев в краешках его рта кровавую пену.
— Это смерть! — вскричал он.
— Он монах, — напомнил сапожнику Орманрих. — Мы должны позаботиться о нем, иначе Христос Непорочный проклянет нас. Несите его к герефе.
— Она решит, что надо делать, — подхватил Удо, обрадованный, что ответственность ляжет на кого-то другого.
Орманрих кивнул Кередиту.
— Помоги Бархину. А ты, — повернулся он к Удо, — отведешь в крепость мула.
— Он едва тянет ноги, — предостерег Удо, но натянул поводья. — Если мул падет, я буду не виноват.
— И все-таки попытайся его довести, — отозвался Орманрих и, повернувшись, пошел по дороге обратно, молча грозя кулаком любопытствующим крестьянам, норовившим увязаться за ним.
Кередиту, как и Бархину, вовсе не улыбалась возня с умирающим, но не подчиниться приказу старосты было нельзя, и они, подхватив несчастного под руки, повлекли его вверх по склону, слишком напуганные, чтобы вслух сетовать на судьбу. Удо тащил следом охромевшего мула.
Как только процессия приблизилась к крепости, протрубил деревянный рог. Звякнули цепи, взвизгнули петли, и ворота с лязгом открылись. На стене появился Ульфрид.
— Эй, что там у вас?
— Тут какой-то монах! — завопил Орманрих, для убедительности размахивая руками. — Неизвестный! Раненый!
— Входите! — донесся ответ.
Взгляды рабов, управлявших коленчатыми рычагами, были бесстрастны. Один из них обмахнулся, отгоняя от себя зло.
Кинр первым из воинов подбежал к Орманриху и оторопел, увидев монаха.
— Что с ним произошло?
— Сказал, что с кем-то схватился, — откликнулся Орманрих. — По пути в монастырь Святого Креста. — Он непроизвольно осенил себя крестным знамением. — А где герефа?
— Я разыщу ее, — тотчас же отозвался Кинр и поспешил к южной башне, довольный возможностью убраться подальше от раненого незнакомца. Перекрестившись, он сделал еще один — уже тайный — жест, обращенный к старым богам, на случай, если Христос Непорочный не сумеет защитить его от дурного воздействия.
Ульфрид спустился во двор и подошел к селянам.
— Кто он таков, этот монах?
— Не знаю, — мрачно пожал плечами Орманрих. — И не знаю откуда. Но на нем ряса Христова служителя, так что…
Он развел руками, показывая, что ему больше нечего сказать.
— Он плохо выглядит, — сказал Ульфрид и отступил шага на три. — Вокруг него могут витать вредные испарения, — пояснил окружающим он.
— Похоже, он больше страдает от них, чем от ран, — заметил Орманрих. — И мул наверняка тоже отравлен. — Он указал на несчастное животное пальцем.
Дельвин с нескрываемым любопытством высунулся из караульной будки, но через миг его мягкие юношеские черты окаменели от страха и он спешно спрятался в своей конуре, крестясь и шепча молитвы.
Хлодвик и Эварт, точившие лезвия алебард, отложили в сторону оселки и уставились на прибывших, но к ним не пошли, несмотря на одолевавшее их любопытство. Раненый был и монахом, и незнакомцем одновременно. К тому же он умирал. От всего этого можно было ждать только бед. Их мнение, видимо, разделял и Дуарт, стоявший недвижно в дверях общего зала.
В южной башне хлопнула дверь, и Ранегунда пробилась сквозь собравшуюся толпу.
— Успокойтесь, — сказала она с решительным видом. — Ничего страшного не случилось. Говори, Орманрих.
— Он прибыл только что, — отрапортовал, сельский староста. — Свалился с мула. И страдает как от падения, так и от ран.
— Значит, мы должны оказать ему помощь. — Ранегунда взглянула через плечо на Винольду. — Захвати травы и приведи иноземца, — приказала она, потом обратилась к монаху: — Брат, кто вы? Как ваше имя?
Веки пребывавшего в полубессознательном состоянии незнакомца затрепетали.
— Брат Кэртис, — пробормотал он. — Из… монастыря Всеблагого Спасителя. — Монах попытался перекреститься, но не смог: приступ кашля охватил его, и он еще раз сплюнул розовую пену.
— На вас напали? — продолжила опрос Ранегунда, стараясь не думать, какими последствиями грозит поселению появление этого окровавленного монаха. — Скажите нам кто.
— Разбойники. Они захватили наш монастырь и…
Брат Кэртис, затрясшись, умолк.
Удо и Орманрих обменялись смущенными взглядами. Оба понимали, что тех, в чьем присутствии умрет пришлый монах, ожидают неисчислимые беды. Бархин страдал больше всех: он держал незнакомца под руку, и вся рубаха его уже была пропитана чужой кровью.
— Где находится ваш монастырь? — спросила Ранегунда, когда монах пришел в себя.
— По дороге на Гамбург… в четырех-пяти днях езды, — ответил брат Кэртис и снова зашелся в приступе кашля, после которого лицо его приобрело мертвенно-бледный оттенок. Каждый вздох давался несчастному с невероятным трудом. — Я бежал. Настоятель велел мне уйти. Я не пошел к Гамбургу. На подступах к нему тьма бандитов. Так говорили страдальцы, каким удавалось вывернуться из их лап.
— Вы помогали им?
— И всем, кто нуждался, — слабеющим голосом отозвался монах. — Голодным, помешанным. — Он скривил губы. — Но их становилось все больше. Люди из Бремена, они… забирали все.
Ранегунда огляделась вокруг.
— Итак… — уронила она. — Принесите для раненого тюфяк и кликните брата Эрхбога. Сходи за ним, Хлодвик. И не мешкай: брат Кэртис плох.
Краем глаза она заметила, что на плацу показались Пентакоста и Беренгар.
Хлодвик, развив невероятную для него скорость, исчез.
— Проехав через ворота, он тут же свалился, — сказал Орманрих, лишний раз напоминая герефе, что вины его в бедственном состоянии незнакомца нет никакой. — А мул… нет сомнения в том, что с ним обошлись очень плохо. Да и монах его после, похоже, загнал.
— Да, бедное животное, несомненно, участвовало в сражении, и в этом усматривается дурное предвестие, — откликнулась Ранегунда. — Отведите его на конюшню, и пусть кто-нибудь о нем позаботится, чтобы отвести от нас зло. Брат Кэртис, — обратилась она к раненому, медленно и отчетливо произнося каждое слово, — мы сделаем все возможное для облегчения ваших страданий и с милостью Христа Непорочного постараемся в том преуспеть.
Брат Кэртис моргнул, посмотрев на нее невидящим взглядом. Голова его запрокинулась, изо рта вместе с выдохом хлынула новая кровь.
— Может быть, уложим его на землю? — с надеждой спросил Кередит. — Ему трудно дышать, а там, глядишь, станет полегче.
— Посмотрим, что скажут Винольда и иноземец, — непререкаемым тоном ответила Ранегунда. — Не опускайте его, пока они не придут. Но ты прав. Мне не нравится, как он дышит.
К воротам продолжали стекаться люди. Всем хотелось глянуть на незнакомца хотя бы одним глазком. Но цвет лица раненого и его прерывистое дыхание повергали любопытствующих в смятение, и они то и дело крестились, взывая к Христу Непорочному и даже мысленно не отваживаясь обратиться к старым богам, ведь умирающий был монахом. Пентакоста куда-то подевалась, зато на плацу появилась Винольда, за ней шел Сент-Герман. Увидев раненого, Винольда споткнулась, перекрестилась и побледнела.
— Я не притронусь к нему. Я боюсь… Он… Взгляните: на его лицо уже легла тень.
Услышав ужасные слова, многие в толпе отшатнулись. Тень смерти — это не шутка, она может прилипнуть к тому, кто коснется ее.
— Дайте пройти. — Сент-Герман растолкал крестьян. — Поднимите его повыше, — велел он Бархину и Кередиту. — Как давно у него изо рта идет пена?
Кередит, боясь говорить с чужаком, отвернулся.
— Не очень давно.
— Это… Это у него началось, кажется, после падения с мула, — добавил Бархин. — А еще у него окровавлены бок и спина.