Сент-Герман вскинул руку.
— Если тут есть какой-нибудь риск, то он мой, а не ваш. Зато эта неприятность, поскольку я готов взять ее на себя, теперь не грозит ни вам, ни кому-то.
Ранегунда тайком, сквозь камзол и блузу ощупала аметист и неожиданно для себя нашла в том успокоение.
— В таком случае больше не смейте ко мне приближаться. И не ходите к мессе, — отрезал брат Эрхбог. — Я не хочу, чтобы дьявол смущал меня через вас.
— Даю вам в том слово, — сказал Сент-Герман, продолжая вглядываться в лицо умирающего.
Брат Кэртис издал бессвязный звук, закончившийся тихим хрипом. Новая волна розовой пены исторглась из его рта, следом, смывая ее, хлынула темная кровь. Из ушей несчастного прямо на скомканный плащ также полились темные струйки. Тело монаха вздрогнуло, выгнулось, потом вытянулось. Все окружающие дружно перекрестились. Брат Кэртис отошел в иной мир.
— Ему нельзя здесь оставаться! — вскричал брат Эрхбог. — Дьявол сможет найти другое вместилище! Унесите его!
Сент-Герман наклонился и поднял на руки безжизненное тело монаха.
— Все уже позади, брат Эрхбог, — спокойно произнес он. — Я позабочусь о погребении. — Он помедлил. — Я ведь вас правильно понял, не так ли? Вы не станете хоронить его сами. И не позволите похоронить его в освященной земле.
— Ступай с ним прочь! Прочь! И немедленно! — вопил брат Эрхбог, указывая на ворота. Распятие он держал теперь в обеих руках. — Чтобы дьявол не вселился в кого-то из нас!
Крестьяне молча расступались перед несущим мертвеца иноземцем, в их взглядах читались благоговейный трепет и страх. Удо непрестанно крестился, думая, отдадут ли ему мула, если он сумеет выправить тому ногу. Животное ведь не виновато в том, что стряслось с тем, кто ездил на нем.
— Не смейте ему препятствовать! — не унимался брат Эрхбог. — И закройте за ним ворота. Держитесь от этого человека подальше. Не позволяйте ему возвращаться! На нем дыхание смерти!
Ранегунда, оцепенело наблюдавшая за происходящим, внезапно встревожилась.
— Нет, — заявила она и прикрикнула на рабов, уже принявшихся вращать рукояти лебедок. — Остановитесь, иначе я вас накажу. Когда иноземец вернется, вы впустите его в крепость. Если предпримете хоть какую-либо попытку его задержать, в ход пойдут плети. Я прикажу отхлестать любого, кто выступит против него. — Гневный взгляд ее отыскал оторопевшего брата Эрхбога: — Вы можете печься о душах наших людей, добрый брат, но я здесь герефа и отвечаю за безопасность крепости и деревни. Сей иноземец весьма нам полезен, и я не позволю прогнать его прочь.
Брат Эрхбог на какое-то время потерял дар речи.
— Дьявол, — произнес он наконец, — ищет женщин, ибо они всегда прислуживают ему и много опаснее, чем даже демоны ада.
— Я говорю с вами не как женщина, а как герефа, — возразила Ранегунда. — Иноземец сейчас единственный наш кузнец и к тому же спас четверых наших людей от верной смерти. Крепость нуждается в нем.
— А когда выкуп уплатят? — язвительно спросил брат Эрхбог. — Будет ли он нужен крепости и тогда?
— Да, но удерживать его я не стану. Польза пользой, но существует и честь. — Она вызывающе вскинула голову. — Вам не за что его порицать, ведь он взял на себя все заботы об умирающем служителе Божьем. И, говоря по чести, вы должны быть благодарны ему.
— Умирающий не был монахом, он был слугой дьявола, переодевшимся в рясу, чтобы навлечь на нас зло, — пробормотал брат Эрхбог. — Ладно, я отзываю запрет. Можете не закрывать перед иноземцем ворота. Но окончательно нас рассудит Христос Непорочный.
Напряжение схлынуло, и крестьяне потянулись к воротам, следом за ними побрел и Орманрих.
— Вот и прекрасно, — сказала Ранегунда и обвела оставшихся хмурым взглядом. — Смотреть уже не на что, возвращайтесь к делам. — Она кивнула Дуарту: — Ты проследишь за работниками, а воинами займется капитан Амальрик. Все мы, — возвысив голос, обратилась она к остальным, — будем молиться за упокой души умершего у нас незнакомца. Брат Эрхбог опасается, что в него вселился дьявол. Но не сам ли он наставлял нас проявлять сострадание к каждой заблудшей душе?
Брат Эрхбог одарил ее неприязненным взглядом и холодно произнес:
— В час возмездия ты пожалеешь об этих словах.
— Будем надеяться, что Христос Непорочный явит нам свою милость, ведь, как вы говорите, Ему свойственно проявлять снисхождение к смертным, — сухо ответила ему Ранегунда и, прихрамывая, пошла к южной башне.
Там ее поджидала невестка.
— Тот монах? Он пришел сюда умереть?
— Он пришел за помощью, — возразила Ранегунда. — Но мы не сумели оказать ее в полной мере.
— Он мучился?
— Видимо, да, — сказала коротко Ранегунда, давая понять, что не имеет желания продолжать разговор.
Пентакоста потеребила узелки на своем широком узорчатом поясе.
— И эти страдания послал ему Христос Непорочный?
— Брат Эрхбог так говорит, — спокойно отозвалась Ранегунда.
— В таком случае почему Христос Непорочный не явился за ним? — спросила красавица с неожиданной злобой. — Мы бы приветствовали Его, хотя Он был, кажется, евнухом. — Внезапно она отвернулась и побежала по лестнице вверх. — Беренгар, по крайней мере, никак не евнух. И Элрих.
Ранегунда пожала плечами. Она слишком устала, чтобы вникать в бредни невестки, а предстояло еще составить письмо. Куда та пошла? В швейную или в женскую общую комнату? В конце концов, пусть идет куда хочет, а у нее есть дела поважнее.
Сумерки окутали крепость к тому времени, когда Пентакоста вновь сошла вниз. Теперь на ней был красный камзол, надетый поверх синей блузы, а косы, обернутые вокруг головы, удерживала золотая полукорона. Она постояла в дверях оружейной, молча глядя на Ранегунду, потом соизволила задать вопрос:
— Этот пришлый монах… Ты не собираешься сообщить о нем моему муженьку?
— Уже сообщила, — ответила Ранегунда, не давая себе труда поднять взгляд от разложенных перед ней документов. — Калфри и Северик уехали в монастырь, когда ты неизвестно где обреталась. — Она неопределенно ткнула рукой в потолок. — Если бы ты была в общей комнате или в швейной, то наверняка бы знала о том.
— Я была у себя. — Пентакоста поежилась. — Ужасная смерть.
— Для него — да. — Ранегунда отложила перо. — Чего тебе, Пентакоста?
Та повела плечами.
— Просто зашла поболтать. Мне захотелось узнать, уведомила ли ты моего муженька. Умерший ведь был монахом, а Гизельберт тоже монах.
Ее губы изогнулись в заискивающей улыбке, но глаза были холодны.
— Моя обязанность — сообщать ему обо всем, что творится у нас, — с трудом сдерживая раздражение, ответила Ранегунда. — Что с тобой? Ты ведь знаешь об этом. Или смерть какого-то незнакомца так тебя потрясла?
Не смерть, но муки его, подумала Пентакоста.
— Да, это так, — комкая в нарочитом смятении руки, заявила она. — Я не похожа на тебя, Ранегунда. Я росла неженкой, в роскошном дворце и к таким зрелищам не привыкла. Мне понадобилось полдня, чтобы хоть как-то успокоить себя.
Ну да, ну да, ей пришлось потратить полдня на танцы в пещере, куда она ринулась как сумасшедшая среди белого дня. А потом, уже у себя, она обнаружила грязь на камзоле. Красавица томно вздохнула и опустила глаза.
— Я даже сменила одежду, опасаясь, что дыхание смерти могло ее пропитать.
Ранегунда приложила все усилия, чтобы не выбраниться.
— Достаточно ли ты окрепла после таких переживаний, чтобы сидеть за одним столом с остальными? — спросила она. — Или велеть Геновефе принести тебе овсянку и хлеб сюда?
— Я могу есть с остальными, — поспешно ответила Пентакоста.
— Тогда я спокойна. — Ранегунда сочувственно поцокала языком. — А то кое-кто думает, что монах умер от дурных испарений, и твое отсутствие за столом могло быть воспринято как подтверждение того, что слух правдив.
— Монах был ранен! — пылко воскликнула Пентакоста.
Ранегунда вскинула брови.
— Откуда ты знаешь? Ты же не подходила к нему.
— Я наблюдала из башни. Я видела, как он упал и как изо рта его хлынула кровь.
Ранегунда перекрестилась.