Голос Ранегунды стал тихим и напряженным:
— А если ее волшба сломит вас? Что будет тогда?
Он понял, что шутки надо оставить, а потому очень серьезно сказал:
— Если волшбой вообще можно чего-то добиться, то лишь от обыкновенных людей, а не от тех, кто разломил печать смерти. Простой человек поддается внушению, вампир — никогда.
Она зябко поежилась.
— Именно такой я и стану? Вампиром?
— Да. После смерти. Если, конечно, спина ваша будет цела. Нам страшны лишь топор, булава и огонь — остальное не важно. — Голос его был тих и ровен, ибо ему в своей долгой жизни не раз доводилось наставлять новичков. — Если вас не сожгут или не разрубят на части, вы подниметесь из могилы и начнете жить сызнова, изнывая от жажды, утолить которую в полной мере способна лишь страсть.
— Я стараюсь вообразить себе это, но не могу, — ответила Ранегунда. — Я гляжу на мужчин, но ни к одному из них меня совершенно не тянет. — Она подалась вперед и понюхала его шею. — Вот запах, который меня возбуждает. У других его нет.
Он пригладил ей волосы.
— И не будет, пока ты не переменишься.
Она вместо ответа впилась в его губы и тут же отпрянула.
— Это неблагоразумно, — прошептал он, движением подбородка указывая на дверь. — Там много глаз.
— Слишком много, — согласилась она; щеки ее пылали, а взгляд подернулся поволокой и чуть мерцал, как разогретая сталь. — Слишком многие ждут, когда мы оступимся. Ингвальт, Дуарт, кое-кто из солдат.
— А еще брат Эрхбог, — добавил Сент-Герман. — И Пентакоста.
Ранегунда перекрестилась.
— Как тут уцелеть?
— Только утроив осмотрительность, — менторским тоном произнес Сент-Герман и улыбнулся: — Но… не отказываясь друг от друга. Я приду позже, когда все уснут.
Ранегунда кивнула.
— Когда все уснут.
— После смены ночных караулов, — уточнил он и пошел к двери.
Она остановила его, задав последний вопрос.
— Известно ли Беренгару, что Пентакоста кроит вам камзол?
Сент-Герман пожал плечами.
— Не знаю.
Она хотела сказать еще что-то, но передумала и махнула рукой, потом вернулась к столу, чтобы поразмыслить, как потолковее объяснить маргерефе Элриху, с чего ей вдруг вздумалось закопать в мусорной куче всю прошлогоднюю рожь. Дело не клеилось, все резоны казались неубедительными, но Ранегунда решила не вставать с места, пока не составит достойный отчет, и весьма удивилась, когда прозвучал обеденный гонг. Получалось, что полдня пролетело впустую.
Ошеломленная, она встала из-за стола, и тут до нее долетели два трубных призыва рожка. От ворот послышались крики, заскрежетала лебедка Ранегунда, накинув плащ, выбежала на плац. Обитатели крепости, спешившие к общему залу, поворачивали к воротам, чтобы выяснить, что привело к ним крестьян в обеденный час.
Как только створки ворот начали расходиться, в образовавшуюся щель протиснулся Орманрих, сопровождаемый Руэлем, Калифрантом и Клевиком. Он торопливо приложил руку ко лбу и произнес напряженно:
— Герефа, ты должна выслушать этих людей.
— Христос Непорочный да явит вам свою милость, — ответила Ранегунда.
Ужас, написанный на лице Орманриха, сбил ее с взятого тона.
— Ну, в чем дело? — грубо спросила она.
Лесорубы обменялись тревожными взглядами. Клевик перекрестился. Но ни один из них не решился заговорить. Лица крестьян были бледны, а Калифранта, похоже, вот-вот могло вывернуть наизнанку.
— Говорите же! — Ранегунда нахмурилась, заметив, что толпа любопытствующих растет. — С чем вы явились?
— В лесу… — наконец решился открыть рот Калифрант. — В лесу мы нашли…
Он умолк, лицо его сделалось совсем белым.
Ранегунда почувствовала, как ужас нарастает и в ней.
— Что вы нашли? Отвечайте!
Вперед выступил Клевик.
— Мы наткнулись на место, где скрывались бандиты. Но кроме них там побывал кто-то еще.
— Старые боги, — прошептал Калифрант. — Или чудовища.
— Чудовища?! — пронеслось по толпе. Многие закрестились.
— Чудовища! — истерически выкрикнула какая-то женщина.
Ранегунда поморщилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Что-то пришло к ним, — ответил Руэль. — Все они умерли. Некоторые висели меж веток, как овцы на скотобойне. Их кишки тоже висели там… вывалившись из распоротых животов. Другие тела были словно бы… переломаны.
— Переломаны? — повторила в смятении Ранегунда.
— Как будто там побывал великан, — пробормотал Калифрант. — Какой-то злой великан… с молотом или с дубинкой.
— Великан? — Ранегунда смотрела на лесорубов, но отказывалась понимать, о чем они говорят. Слова их, словно рыбы, выскальзывали из ее головы. — Продолжайте.
— Их там четырнадцать или пятнадцать, — сказал. Руэль. — А может, и больше. Мы не искали. — Немного подумав, он перекрестился.
— Сколько? — спросила Ранегунда, не веря ушам.
— Четырнадцать или пятнадцать, — сказал Клевик. — Столько мы видели.
— Возможно, их больше, — повторил Руэль и покачал головой.
— Ободранные, как забитые овцы? — Ранегунда потерла виски. — Бандиты, вы говорите?
— Бандиты… наверняка, — откликнулся Калифрант. — Там были еще шалаши. Разоренные. В них они жили.
— Некоторые тела изрублены… на куски, — сообщил Руэль и издал звук, похожий на смех.
Крестясь, Ранегунда велела себе сосредоточиться.
— Когда вы обнаружили это?
— Утром, — сказал Калифрант. — И побежали сюда.
— Мы бежали почти всю дорогу, — добавил Клевик.
И снова слова их, как рыбы, начали ускользать от сознания Ранегунды, но она, превозмогая себя, продолжала допрос:
— Могли это сделать датчане?
Орманрих ответил за лесорубов:
— Датчане берут пленников, герефа. Они не убивают.
— До тех пор пока не завяжется схватка, — возразила она. — Тогда они убивают. Как все. И могли в отместку за сопротивление вырезать лесных бродяг.
— Бандиты часто схватываются с датчанами. Не реже, чем мы, — отозвался из толпы Фэксон. — Для тех и других это обыкновенное дело. За что же тут мстить?
— А может, они взяли пленников? — выкрикнул другой воин. — Кто знает, сколько их было там вообще!
— Не датчане. Какой-то великан, — настаивал на своем Калифрант. — Или кто-то похуже.
Ранегунда закусила губу.
— Капитан Амальрик! — позвала она.
— Я здесь, герефа! — крикнул тот сверху.
Приняв решение, она несколько успокоилась.
— Возьмите десяток конников и осмотрите то место. Проследите, чтобы… мертвые были погребены.
— Они разбойники! — вскричала одна из женщин.
— А мы присягнули Христу, — вспыхнула Ранегунда. — И не оставим мертвых без погребения. — Она перекрестилась. — Таков мой приказ.
— Я не могу… Я не могу, — забормотал вдруг Калифрант, щеки его посерели.
Ранегунда взглянула на него.
— Чего ты не можешь?
— Я не пойду туда! Нет! — выкрикнул лесоруб. — Нет! — Он попятился, шумно вздохнул и свалился без чувств.
Орманрих ткнул его носком сапога.
— Вставай, размазня, — прошипел он и вновь занес ногу.
— Оставь его! — крикнула Ранегунда и повернулась к толпе. — Кто-нибудь, разыщите Винольду, пусть поможет ему. — Она поглядела на двух других лесорубов. — Воинов нужно туда проводить. Будет лучше, если вы оба отправитесь с ними.
Руэль дважды перекрестился и сглотнул подступивший к горлу комок.
— Если герефе угодно, — сказал он и замер.
Клевик, наклонив голову, покосился на небо.
— Я тоже пойду. Хотя глядеть сызнова на такое… — Он перекрестился и, не таясь, обмахнул себя жестом, обращенным к старым богам.
— Ох, не к добру это, — вздохнул Эварт. И повторил: — Нет, не к добру.
Как по команде, в толпе после его слов поднялся ропот, она стала таять, женщины похватали детей и потащили к домам.
«Куда подевался Сент-Герман? — подумала Ранегунда, одновременно довольная тем, что его нет. — Крестьяне обижены на него, и сейчас совсем ни к чему усугублять их обиды». Она посмотрела наверх.
— Капитан Амальрик, спускайтесь сюда. Калфри, Осберн и Северик — вы тоже.
Она вдруг вспомнила, что Сент-Герман находится в кузне, куда не доносятся внешние звуки, и, испытав немалое облегчение, повелительно хлопнула в ладоши, показывая, что мешкать нельзя.