Я повалился на спину и с облегчением выдохнул. Пронесло на этот раз…
Даже захоти я — не сумел бы присоединиться к веселью. Тотальный выброс Света истощил меня так, что я даже дышал с трудом, и в голову закралась вредная мыслишка, что перестать дышать было бы весьма и весьма неплохо.
— Ещё увидимся, Бродяга! — пророкотал голос Тьмы.
Полыхнуло и сделалось тихо.
Я лежал и смотрел вверх, через развороченный на три четверти потолок — в небо. Небо было таким чистым, каким в это время в Петербурге просто не бывает. Не иначе как мой выброс повлиял — тучи разметало, и из образовавшегося просвета на меня смотрело солнце.
Но вот его заслонило обеспокоенное лицо Светы.
— Костя! Как ты?
— Ну… — Я обнаружил, что, оказывается, могу вполне сносно шевелить губами и даже произносить осмысленные звуки. — Если честно, в моей жизни бывали и более приятные моменты. Однако жив.
— Это очень хорошо! — заулыбалась Света. — Прости меня, я думала, что справлюсь. Но он был слишком силён…
— Ты не виновата, — сумел выдохнуть я.
Сказать-то хотелось совсем другое. Хотелось разразиться нецензурной бранью или, попросту, матерной руганью. Общий смысл которой сводился бы к тому, что я ожидал получить атомную бомбу, а получил декоративную рапиру. Которой, конечно, можно заколоть противника, если тот сильно этого захочет, но против армии не повоюешь.
Объективно — Света и впрямь не была виновата. Ни в том, что слаба, ни в том, что немного перерекламировала себя, пытаясь спастись. Когда уходишь из смертельной ловушки, все средства хороши.
Рядом со Светой появилась Полли. Её лицо было не менее обеспокоенным.
— Костя! Ты выглядишь так, будто уже умер и вот-вот умрёшь второй раз!
Тут уже я, не выдержав, расхохотался. От смеха меня трясло, волны боли разбегались по телу, и хохот быстро выродился в стон. Если бы Полли только знала, до какой степени права…
Вокруг меня собрались остальные Воины Света, доковылял и Витман.
— Сказать по чести, мы все сегодня оказались не на высоте, — хмуро сказал он. — С моей стороны было полным безумием открывать портал в помещении.
— А что ещё вы могли сделать? — возразил я. — Выйти на улицу вам могли бы и не дать.
— Ваша правда, капитан. Не желаете ли подняться?
— Не желаю, — отрезал я. — Может, и вообще не буду желать. Останусь лежать здесь. Соорудите надо мной навес и водите ко мне людей, я буду вести с ними просветительские беседы.
— Костя шутит, — любезно пояснила Витману Полли. — Я узнаю его фирменное чувство юмора. Из чего можно сделать вывод, что жизни господина Барятинского ничто не угрожает.
Полли встала и взяла под руку Мишеля. Я за неё от души порадовался. Взрослеет девчонка, а что ещё важнее — умнеет. Не у всех эти два процесса идут ноздря в ноздрю.
Ещё полгода назад Полли устроила бы надо мной такую шекспировскую трагедию, что Мишель с тоски удавился бы если не сию секунду, то вечером у себя в комнате — точно.
— Не ранил он тебя, капитан? — осведомился Анатоль.
Он всё ещё поигрывал саблей, как будто просто так. Но по напряжённой позе я чувствовал, что парень всё ещё в боевом режиме. Тяжело его отпускает, до сих пор ждёт нападения.
— Нет, — поморщился я. — Свет… Пришлось взорвать Световую бомбу.
На корточки возле меня опустился Платон. Этот смотрел придирчивее всех и таки насмотрел.
Бесцеремонно ткнул пальцем мне в горло:
— Что это?
— Зеркальце не поднесёшь? — огрызнулся я. — Отсюда плохо видно.
— Здесь кровоподтёк.
Полли ахнула — видимо, лишь сейчас заметила.
— Ударился где-то, — буркнул я.
— Выглядит так, будто вас… — начал Платон.
— Так! — повысил я голос. — Хватит уже обо мне. Я — жив. А как насчёт посетителей, официантов? Повара, наконец? Может быть, кто-то уже позаботится о простых людях? Ну, о тех, которых не зовут Константином Барятинским.
Все, спохватившись, разбежались. Все, кроме Светы и Платона — эти остались. Света едва ли представляла, как следует заботиться о простых людях, а Платон был стреляный воробей, на мякине не проведёшь.
— Утром с вами всё было в порядке, ваше сиятельство. — Платон сверлил меня взглядом. — А здесь на вас напала Тьма.
— Браво, господин учитель, прекрасное наблюдение.
— Она вас схватила?
Я промолчал. Во-первых, сил уже не оставалось говорить, а во-вторых, запудрить мозги Платону было технически невозможно.
— Схватила, — кивнул Платон. — Тварь, прикосновение которой превращает людей в прах, схватила вас и душила. Но убить не смогла.