Океан устало ударял волнами о прибрежные камни, запах гари сменила вонь от тухлой рыбы и гниющих водорослей. Зажав нос, мне пришлось идти вдоль берега, здесь казалось меньше опасности, чем в хижине, где я оказался. Я не мог вспомнить, как попал сюда, как и последние события, что связали меня с Джанко.
Каждый вечер, зажигая свечи в своем доме, который раньше сиял множеством огней, я спрашивал себя, почему здесь, и что заставляет меня находиться в этом месте. Тогда я не понимал, что необходимо скорее бежать оттуда. Каждый вечер я обещал себе, что с первыми лучами солнца соберусь и убегу из поместья, найду работу, неважно какую, неважно… теперь все было так. Я превращался в параноика. В животное. Я осознавал, что медленно убиваю себя, и не мог понять, почему так привязан к этому дому и не в силах, взять и просто уйти. Я хотел позвонить Рите, но теперь у меня не было на это возможности. Я пытался заполнить пустоту в своей душе мыслями о ней, и мне становилось легче.
Утро прорезало в моем укрытии брешь, лучи солнца, словно щупальцами, прогулялись по лицу. Я открыл глаза и, потянувшись, сел в кровати. Именно в тот день я принял решение, вернуть свою жизнь обратно. Кое-как побрившись, глядя в осколок зеркала, я собрал необходимые вещи, которые уместились в моем небольшом рюкзаке, и направился прочь из этого места.
– Оливер.
Я с опаской оглянулся, но никого не увидел. Сердце бешено заколотилось. Мне не составило труда узнать ее голос, это была моя мать.
– Олли, посмотри на меня! – я поднял глаза и увидел свою мать, стоявшую на крыше. На ней была длинная ночная рубашка. Темные волосы развевались на ветру.
– Мама, что ты там делаешь?!
– Я люблю тебя, Оливер! – крикнула она мне, что-то одевая себе на шею.
Я еще не мог понять, откуда она здесь взялась, мама казалась не в себе, да еще солнце било прямо в глаза. В какой-то момент мимо меня пронеслась черная птица, заставившая отпрянуть назад и, бросив взгляд на крышу, я увидел, как мама прыгает вниз. Разумеется, то, что она поправляла на шее, было петлей, которая при падении затянулась. Мне казалось, я услышал хруст позвонков и сдавленный хрип. Дрожь пронеслась по коже, я отвернулся и, закрыв глаза ладонями, зажмурился. Птица снова захлопала крыльями и, убрав руки от лица, я увидел ее сидевшую на ветке тополя и разглядывающую меня.
С болью я посмотрел туда, где стояла моя мать, и приложил руку к лицу, закрываясь от лучей солнца. Гибель матери оказалась странным и жутким видением. Зажмурившись, я покрутил головой и, открыв глаза, снова увидел пустую крышу. Птица взмахнула крыльями и полетела прочь, я следил за ее полетом, пока она не скрылась за деревьями.
– Прости меня, мой мальчик, – услышал я голос матери, она коснулась моей руки, я обернулся, но никого не увидел, потом, ощутив ее прикосновение на щеке, вздрогнул, оглянулся, вокруг стояла пугающая тишина…
– Олли, – снова позвала она. Я быстрым шагом направился вглубь леса, все еще слыша ее, все еще чувствуя ее прикосновения, которые становились все более невесомыми, пока не исчезли совсем.
2 глава
– Доктор Крисс, вы говорите, что его можно вылечить? – спросила Анна, – что так могло повлиять на него. Почему он внушил себе, что попал в автокатастрофу?
– Лабиринты мозга являются очень странной и не предсказуемой игрой, дорогая. Порой, чтобы убежать от реальности, от стыда или кошмара, произошедшего с тобой в действительности, человек прячется, словно в кокон, от окружающего мира.
– Что же могло с ним произойти?
– Это я и хочу выяснить. Он рассказывает об странных вещах.
– Рассказывает?! Он говорит?!!
– Сбивчиво, но у него вполне связная речь. Он говорил о самоубийстве своей матери и, каком-то, Тэо Джанко. Я думаю, именно, этот человек причастен к обострению болезни Оливера.
– Он так и считает меня своей женой?
– Пока мы не говорили об этом. Я хочу вернуть воспоминания, Анна, сейчас это важно, потому, что я верю в сверхъестественное.
– Почему вы говорите о сверхъестественном?
– Потому что Оливер говорит об этом. Что это за остров, где все выгорело дотла, разве, где-то поблизости есть такой?
– Я не знаю.
– Я был бы очень признателен вам, Анна, если вы поможете мне. Надо найти все свидетельства о семье Филов, я обратился к знакомому детективу, который намеревался помочь мне. Но от вас мне нужно только одно – узнать существует ли этот остров?
Анна долго еще слушала сбивчивый рассказ своего брата Оливера из уст доктора Крисса. И чем дальше он повествовал, тем страшнее ей становилось.
Гибель их матери стала сильным ударом для Анны. После несчастного случая она уехала из поместья, где Тэо Джанко стал полноправным хозяином. Анне стало давно понятно, что нужно этому проходимцу, но он умело заметал следы, ведя двойную игру. Анна видела, как он был нежен с матерью, и в тоже время, ухаживая за горничной, был частым гостем в небольшом флигеле, где располагалась комната Риммы.
Анне исполнилось восемнадцать лет и, затевая собственное расследование, она не думала о последствиях. Прокравшись по узкой лестнице к комнате Риммы, она услышала их голоса, ее смех, поцелуи, то, как они занимаются любовью. Сначала Анна испытывала отвращение и ненависть к обоим, потом ей стало не хватать этого. Томление и любопытство тащили ее к двери комнаты Риммы снова и снова, звуки поцелуев и тихие голоса, все это возбуждало, и Анне страстно хотелось увидеть, что происходит за дверью комнаты служанки. Когда она видела Тэо, то ненавидела его. Ласки матери, поцелуи матери, что предназначались ему, теперь казались чем-то пошлым. Сначала она жалела мать и хотела рассказать правду о том, чем занимаются служанка и ее муж – любимый Тэо. Потом Анна испугалась, что мать не перенесет этого известия о предательстве. Оливер учился в Европе, и ей не у кого было спросить совета. Она стала плохо спать и, долго ворочаясь в постели, понимала, что думает о тайной страсти, которой владели Тэо и Римма. Анна закрывала глаза и видела, как Тэо ласкает Римму, девушка представляла, как открывает дверь и входит к ним. Ей не страшно, наконец она увидит, то, о чем так сильно просит ее плоть. Анна облизывает пересохшие губы и чувствует, как горят ее щеки. Римма оборачиваясь, улыбается ей и, протягивая руки, манит к себе. Тэо снимает с Анны одежду и впивается губами в ее маленькую грудь. Она чувствует, как страсть захватывает ее, как становится тепло внизу живота, как ноги становятся ватными, а тело податливым. Римма целует ее, запуская свои пальцы в ее волосы, Анна отвечает ей тем же, ощущая, как горячие пальцы Тэо прикасаются к ней, сжимают ее мягкую кожу. Ей не страшно. Истома мягким покрывалом окутывает ее, Анна все еще улыбается, лаская себя, все еще ощущая сладкий вкус губ Риммы.
Эти сны. Анна стыдилась своих желаний, и каждый раз испытывала чувство вины, встречаясь глазами с матерью. Иногда она опасалась того, что ей все известно, и все тайные желания ее снов перестанут быть известными только ей.
– Тебя словно что-то гложет, – однажды сообщила мать за завтраком. Анна посмотрела на Тэо, потом на Римму, разливающую чай. Их глаза встретились, зеленые Анны и темные карие глаза Риммы. Анна почувствовала тоже, что перед тем, как окунуться в ночной сон. Губы пересохли и, облизав их, девушка, вернулась к завтраку.
– Ты не ответила, – продолжила мать. – Я же вижу, с тобой что-то происходит.
– Мама, есть вещи, которые я не буду обсуждать при Тэо.
– Хорошо, – улыбнулась мать, отпивая чай из чашки, – поговорим позже.
Анна ловила себя на мысли, что ей невыносимо хочется подняться в комнату Риммы, спрятаться в укромном месте и все увидеть собственными глазами. Теперь в ней не осталось места для осуждения и неприязни к Тэо, теперь она хотела, чтобы он сделал с ней все то, что делает с Риммой, когда наступает ночь и свидетелем становится лишь тьма, смотрящая в окна.
Лето подходило к концу, и вскоре Анне предстояло уехать в Англию. Мать определила ее в пансион при университете, в который она должна поступить после окончания колледжа. Размышления об Англии заполнили все уголки мыслей девушки. Она с радостью собиралась, представляя себе новое место, новых друзей, мир, где нет запретов матери, где нет одиночества огромного поместья, и места фантазиям, там нет Риммы и Тэо. Анна закрыла глаза и, вспомнив свои эмоции, ощутила, как краска прилила к щекам. Выглянув в окно, она увидела, как Римма вешает белье и, посмотрев на часы, поняла, что сегодня или никогда, она должна увидеть все своими глазами, ощутить порами танец страсти и плоти, которые были для ее юного разума под запретом.