На его щеке оказалась чья-то нога, и он вывернул голову, чтобы сбросить ее. Затем отшвырнул упавшее на него тело. Но другие, десятки, сотни, были еще живы и напирали, готовые занять освободившееся место. Зверь оперся на локоть и приподнялся. Сзади кто-то упал — мужчина или юноша, не разобрать, — и на этот раз Зверь отчетливо услышал, как треснул череп, ударившись о бетон. Он приподнял голову болельщика за волосы и бросил, чтобы услышать это еще раз. Приятный звук.
Эдди старался изо всех сил не отпускать Вики от себя, но его придавило к чьей-то спине. Под ним, желая освободиться, извивался человек, но на Эдди уже наваливались другие. Пронзительные вопли Вики были ясно различимы среди преимущественно мужских тревожных и озлобленных возгласов, и Эдди еще крепче сжал ее запястье, решив не отпускать, чего бы это ему ни стоило. Кто-то стукнул его по уху, затем еще раз. Проклятие, его бьют! Развернувшись, он отбросил от себя двоих, помогая локтями, но не удержался на ногах и упал на Вики.
Он рывком поднялся, не заботясь о том, что на кого-то наступает, и немного оттащил девушку от свалки.
Охваченная ужасом, Вики судорожно вцепилась в него.
— Спокойно, Вики! — крикнул он. — А то я упаду!
Что-то шмякнулось на него сзади, и Эдди потерял равновесие. Затем кто-то схватил Эдди за горло и ткнул кулаком в лицо. Вики орала. В нем проснулась ярость, и, забыв о страхе, он бросился на обидчика. Он никому не позволит бить себя безнаказанно! И пока Эдди дрался, тьма заполнила его.
Девушка ощущала неистовство толпы. Это не было похоже на обычную агрессивность людского сборища, это было нечто другое. Она вскинула голову, почувствовав, что ее сознание прощупывают какие-то холодные липкие пальцы, желающие проникнуть вглубь и там продолжить свое исследование. Она снова закричала, напуганная этими щупальцами больше, чем творившимся вокруг безумием. Ее кто-то поддерживал, и девушка открыла глаза, благодарная надежной опоре. Лицо улыбалось — Вики заметила это, несмотря на мрак. Но в этой улыбке не было ничего веселого. Лицо было огромное, оплывшее жиром, мокрые от дождя волосы облепили череп. Громадный, с голыми руками, он крепко держал ее, останавливая напор обезумевшей толпы. Вики поняла, что зло, разлитое в воздухе, вселилось в него. Холодные липкие пальцы легко проникли в душу этого человека.
Какие-то голоса изнутри подсказали Зверю, что делать дальше, и его улыбка превратилась в хищный оскал.
Джека Беттни что-то терзало, и это не имело никакого отношения к людям, отчаянно цеплявшимся друг за друга, чтобы выйти невредимыми из этого побоища. Что-то мешало ему соображать. Точнее, отнимало его волю, в этом он был уверен. Джек где-то читал про массовую истерию — паника проносится по толпе, перескакивая от одного к другому, захватывая каждого, пока все не окажутся втянутыми в тугой клубок эмоций. Именно это происходит сейчас! Но здесь было нечто большее, чем паника. В этих сражающихся, прущих напролом людях проснулась какая-то первобытная свирепость. Не во всех, конечно, поскольку многие просто защищались; но та враждебность, которая ощущалась с самого начала, каким-то образом вылилась в полнейшее безумие. Безумие — вот что не давало ему покоя!
Он начал раздавать удары, не обращая внимания на то, куда они попадают, ибо знал, что должен выбраться отсюда, и чувствовал, что он не такой, как все, что он с ними не заодно. И они тоже это почувствуют!
К нему потянулись чьи-то руки, схватили его, сорвали с головы шапочку, добрались до глаз. Он упал и, лежа в кромешной тьме под топчущими его ногами, уступил безмолвным настойчивым голосам, пожелав соединиться с ними, если это принесет покой, стать их частью, каковы бы ни были их намерения. Слишком поздно осознав, что они отнюдь не предлагают ему покой.
Зверь покончил с девушкой. Другие тоже ее хотели, несмотря на то, что в ее обмякшем теле не осталось никаких признаков жизни. Он бросил ее и стал прокладывать путь в толпе, медленно, но верно пробиваясь к металлической конструкции, возвышающейся над людской массой подобно бездушному часовому.
Игра остановилась; игроки, судьи на линиях и главный судья удивленно смотрели на беснующуюся толпу. Полицейские повскакивали со скамеек и спешно собирались у того сектора, где началась потасовка. Но драки вспыхивали повсюду и распространялись, сливаясь в грандиозную битву, охватившую полстадиона. Ни один из полицейских не испытывал желания лезть в гущу сражения, да и командир не пытался их подгонять. Самоубийство не входило в их обязанности.
Зверь добрался наконец до основания вышки прожектора, и короткое путешествие сквозь плотно сжатые тела даже для него оказалось нелегким испытанием. Но адреналин бродил в крови — он знал, что делать, и это вдохновляло его. Людское море вынесло его прямо к металлическим опорам, скользким от дождя; он дотянулся до коробки распределительного щита, из которой выходили провода, поднимавшиеся к рядам лопнувших ламп. Крышка коробки не поддавалась, поскольку была сделана с учетом разрушительных инстинктов болельщиков. Зверь вскарабкался на скрещенные перекладины вышки и стукнул по коробке ногой. Тяжелый ботинок оставил вмятину на металле. Чтобы расшатать крышку, Зверю пришлось повозиться, но он впервые в своей жизни проявил терпение. Когда крышка наконец отвалилась, он радостно заулюлюкал. Потом просунул руки внутрь и, осторожно взявшись за два толстых провода, начал их выдергивать. Вокруг него теснились люди; все и вся промокло под проливным дождем.
В конце концов провода вырвались, ибо Зверь был силен, и ток прошел через него по мокрым, плотно прижатым друг к другу человеческим телам, проносясь с чудовищной скоростью и распространяясь подобно смертельному вирусу. Прежде чем ток иссяк, он прошел по сотням людей, и оглашаемый воплями стадион погрузился в кромешную тьму.
Глава 16
Бишоп стоял у камина и задумчиво смотрел на фотографию Люси. Его мысли о дочери постепенно облекались в какие-то застывшие образы и отдельные кадры, запечатленные его памятью, как на фотографии, которую он сейчас рассматривал. Он до сих пор помнил ее тоненький смех и жалобный плач, но это были лишь отголоски, не соединенные с самой Люси. Испытывая легкое чувство вины, он сознавал, что утратил ее — утратил даже больше, чем Линн. Вероятно, это произошло потому, что Линн была еще жива: мертв был только ее рассудок. Или это одно и то же? Можно ли любить человека, если он превратился в кого-то другого? Во что-то другое? Если и можно, то это нелегко; он не был уверен, что способен на это.