Внизу их ждали. Низкорослая женщина расплескивала у подножия лестницы какую-то жидкость из жестянки. Затем отошла назад, поставила жестянку на пол и улыбнулась своей сообщнице. Высокая зажгла спичку и швырнула на ступеньки.
Воздух загудел от ослепительной вспышки бензина, и три человека на верхней ступеньке вскинули руки, защищаясь от нестерпимого жара. Пламя жадно пожирало деревянные ступени, подбираясь к ним, а за стеной огня, довольно улыбаясь, пятились к выходу обе женщины.
— Вниз нельзя, — крикнул один из спасителей Бишопа. — Но где-то должен быть другой выход. У них должна быть пожарная лестница.
У Бишопа все еще кружилась голова, но он услышал, как второй сказал:
— Ты выдержишь, Бишоп? Мы собираемся идти назад.
Он кивнул, и все трое повернули обратно. Одетые в белое люди преградили им путь.
Пациенты в ночных рубахах, на которых алели отсветы пламени, выступили вперед, и Бишоп увидел среди них Линн.
— Линн! Это я, Крис! — крикнул он. — Идем с нами, Линн, пока весь дом не сгорел.
На какой-то краткий миг Бишопу показалось, что Линн его узнала. Но это только разожгло ее ненависть. Она вырвалась из толпы и бросилась на него, размахивая руками и растопырив пальцы с острыми ногтями. Бишоп был слишком слаб, чтобы остановить ее; он упал, и Линн, перелетев через него, цепляясь за ступеньки, скатилась вниз, в пламя, и Бишоп отчаянно пытался схватить ее за щиколотку. Но лишь дотронулся до пятки, не в состоянии удержать. Ночную рубашку и волосы Линн охватило пламя, ее пронзительные вопли перекрыли все остальные звуки. Ее кувыркающееся тело исчезло в огне, и крики оборвались. Что-то на мгновение выпало из пламени — что-то почерневшее, обуглившееся, не имеющее ничего общего с человеческим телом. И тут же скрылось в наступающем огне.
— Нет! Нет... — Крик Бишопа перешел в глухой стон.
Спасители оттащили его от бушующего в нескольких шагах пламени. Бишоп совершенно обессилел и оцепенел от шока. Присмиревшие пациенты отползали назад — страшная смерть сообщницы вселила ужас в их помутившийся рассудок. Какое бы крайнее безумие ни подтолкнуло их к преступлению, животный страх оказался сильнее. Пациенты жалобно хныкали, страдая от нестерпимого жара и дыма, заполнившего лестницу.
— Надо сматывать, пока не поздно, — крикнул один из спасителей Бишопа.
— Верно, — отозвался его товарищ, чувствуя спиной жар.
Поддерживая Бишопа с обеих сторон и направляя свои «уэбли» 38-го калибра на фигуры в переполненном коридоре, все трое осторожно продвигались вперед.
— Сюда, Тед, — сказал Майк, показывая револьвером направо. — В конце коридора есть окно. Тьфу, проклятие!
Свет в коридоре внезапно погас. Пожар повредил проводку? Или кто-то выключил рубильник? Оба подумали о тех женщинах, которые устроили этот пожар.
На стенах коридора, озаренного изменчивыми багровыми всполохами, плясали черные тени. Скулившие от страха пациенты не сводили глаз с троих мужчин, отступавших по коридору и осторожно перешагивающих через распростертые на полу тела. Фигуры в белом снова медленно приближались, двери по обеим сторонам коридора начали открываться.
Тед нервно поглядывал направо и налево. Все стихло, слышался только гул и треск пожара.
— Похоже, они собираются снова на нас наброситься, — сказал он.
Больные выходили из палат и окружали их, молчаливо приглядываясь, но пока еще бездействуя.
Напряжение нарастало, истерия готова была вот-вот возобновиться, и все трое понимали, что если это произойдет, то теперь их легко одолеть. Отступая в черноту коридора, каждый из них ощущал, как что-то еще стучалось в их сознание, желая получить в него доступ.
Сигнал к новой атаке подала какая-то старуха, стоявшая возле пылающей лестницы. Она широко расставила костлявые ноги и прижала к бокам сжатые кулаки; пламя уже лизало над ней потолок. Утробный крик зародился где-то в самом низу ее живота, нарастая, достиг грудной клетки и вырвался из глотки пронзительным душераздирающим воплем. Остальные одержимые взвыли вместе с ней и, сорвавшись с мест, бросились на троих отступавших.
Потолок и верхний пролет над горящей лестницей раскалились; языки пламени вздымались вверх, и старое дерево охотно предавало себя огню. Громадный огненный шар ворвался в коридор, поглотив фигуры в белом, стоявшие на его пути, и опалив тех, кто находился слишком близко.
В сторону отступавших потянуло дымом, и они начали задыхаться.
Тед и Майк подтащили Бишопа, содрогающегося в попытках извергнуть попавший в легкие дым, к окну, и бросились открывать этот единственный путь к своему спасению. Огонь быстро распространялся, и пациенты, одежда на которых начала загораться, вбегали в открытые комнаты.
— Проклятие, оно заперто! — услышал Бишоп крик одного из своих спасителей.
— Так вышиби его к чертовой матери! — отозвался другой.
Они оба отошли на шаг и, заслонив глаза, выпустили в стекло заряды своих револьверов. Окно разлетелось вдребезги, и по охваченному огнем коридору шквалом пронесся холодный ветер.
Рывком подняв Бишопа на ноги, они подтолкнули его к окну. Высунув голову в ночную тьму, он глубоко вздохнул и почему-то отпрянул от окна.
— Здесь... здесь нет пожарной лестницы! — задыхаясь, крикнул он.
— Прыгай! Тут всего два этажа!
Он залез на подоконник и ступил в пустоту. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем он коснулся земли.
Глава 20
Пек смотрел вниз на медленно движущийся транспорт и методично наполнял свои легкие дымом, прикуривая одну сигарету за другой. Представляют ли эти люди, снующие внизу на своих игрушечных автомобильчиках, что творится в городе? Наложить полный запрет на освещение странных событий последних недель было невозможно; средства массовой информации попытались связать трагедию на стадионе с происшествиями на Уиллоу-роуд, весьма неохотно согласившись приостановить изложение всех подробностей до тех пор, пока власти не найдут какое-нибудь разумное объяснение для успокоения широкой публики. Это соглашение между властями и средствами массовой информации было довольно искусственным, и, если бы произошло очередное крупное событие, оно бы неизбежно лопнуло. Журналистов нелегко заставить скрывать правду.
Он вынул изо рта наполовину выкуренную сигарету указательным и большим пальцами. Джанис постоянно твердила, что, если он не откажется от этой своей манеры, ему никогда не стать комиссаром. Иногда Пеку казалось, что жена говорит это вполне серьезно.